Гаятри и Васяня под крылом московской «тантры»

«Необходимые теоретические знания, а также все требуемые методы совершенствования себя – именно сейчас предоставляются всем людям Земли, во всей полноте и в простом, доступном для всех изложении. И теперь каждый человек, ознакомившись с ними, имеет право эти Дары Творца принять – или же отвергнуть», – Иконов говорит спокойно… и на полном серьёзе. Так же спокойно и так же на полном серьёзе говорил Гаятри…

А потом, спустя несколько часов – забрался на крышу и… «принял Дар Творца»… Или отверг? – Что это такое он сделал? Что вообще они ДЕЛАЛИ все эти годы, когда «натягивали граждан соотечественников»? – очередная полоса из муравьишек-вопросов поползла «в чёрный мешок бытия», из которого совсем не выползали ответы, а только этот мешок – поглощал вопросы.

– Точно как тот «клюв Орла» затягивает несчастные души… – ухмыляясь подумал Кодя и отвернулся от экрана.

Кодеиныч налил ещё из бутылки и – мелкими глоточками, словно правильное лекарство – выпил очередную стопку. Видеть никого не хотелось. Встречаться, обсуждать? – Нет! Кодя ушёл в жестокий одиночный ритрит!

Иконов продолжал медленно и методично вещать что-то о Боге, о наказаниях, жертве, смерти и самоубийстве как мнимой «иллюзии избавления» неведающих, что творят…

– Если бы можно было всё вернуть назад, что ответил бы Кодеиныч своему другану Рокки, когда тот предложил замутить дело на миллион? Предложил ли сам Рокки такое, если бы знал, чем оно для него обернётся? Сам учитель Ладов больше не ведёт тренингов, а почему? Почему он никому ничего больше не говорит? Почему ещё до Рокки – пару лет назад – другой парень, тоже из последователей Иконова и Ладова, так же сиганул из окна?

– Сколько же этих муравьёв в этом их сраном муравейнике? Как надоели! Все надоели! И люди, и муравьи – они все… в мешок, в мешок – дрянь! Дрянь! Дерьмо!!! И ничего не помогает… Говнюк Гаятри, – и злость на всех и вся снова подняла голову…

И Кодеиныч снова признал, что его победили… Все его победили! И теперь он… вот – вынужден сидеть один – сам в чёрном мешке, вместе с этими бегущими муравьями. Которые почему-то… уже никуда не лезут, а начинают жрать его изнутри: они решили из мешка выгрызаться наружу, сквозь его плоть?! И… продираются, мать их – продираются… – лезут отовсюду – прямо в душу… И… – срут, срут, срут!..

И побеждённый Кодеиныч заплакал…

Часть пятнадцатая

Танчи

Есть не хотелось. Таня уже давно чувствовала не только безразличие к еде, но и какое-то отрицание пищи. Мать уговаривала, пыталась кормить с ложечки – всё напрасно, девушке не хотелось глотать.

Внутри впервые зашевелился ребёнок. «Это же надо, – подумала Таня, – и этот туда же – шевелится, дурачок!»…

Мать постепенно признала право Танчи ничего не делать и ничего не хотеть.

«Ничего не делать» совершенно не надоедало. Она могла часами сидеть или лежать и смотреть в потолок. Её всё устраивало. Нигде ничего не болело. Если бы мать не приставала, Танчи было бы ещё лучше. Но та постоянно мучила расспросами, уговаривала поесть, пыталась привлечь внимание – иногда доставала так, что приходилось её жалеть и соглашаться. Однажды мать позвала врачей.

Что сказать? – Пришли в белых халатах, ничего не спрашивали, не уговаривали… – два здоровых мужика, у одного ещё часы такие были тяжеленные, огромные – с чёрным циферблатом… – сгребли в охапку своими лапищами и оттащили в машину. Вот и всё. И Таня оказалась в больнице. Там какое-то время держали, кололи лекарства, что-то заставляли пить. Неприятно, конечно. Но ничего страшного. Попила, полежала в больнице, – ей это ничем не помешало. Потолок там точно такой же, и так же интересно! Если на него долго смотреть, он оживает: на потолке появляются всевозможные картинки. Как будто в кино – видения такие… Так завораживает! День пролетит и не заметишь!

В этот момент Татьяна вдруг вспомнила: «ой, это же не сейчас – это же уже давно было!»

На неё теперь всё чаще наваливалось состояние, когда становилось непонятно, думает она «сегодня» или думает «вчера». То есть, мысли плывут, переживаются, а потом вдруг вспоминает: «этого же ведь уже НЕТ, чего же я думаю-то, когда это уже устарело»? Как будто она снова оказывается там, в больнице. И не помнит себя здесь сегодня.

Вот, например, она вспомнила, будто почувствовала, как ребёнок шевельнулся? А когда это было-то? Это же неизвестно когда! А ведь потом… Сколько уже всего кончилось? Много-много всего! Дом, больница, дом, больница – боль, операция, больница, больница, а теперь вот – дом. А очень скоро – снова больница.