Гайдамаки

— К вашей милости, Евдоким Спиридонович, — прошамкала старуха. — Горе нам, неграмотным.

— Прошение написать? — не поднимая головы, спросил Загнийный.

— Эге, эге, — закивала старушка, — вы же знаете, какое у меня горе.

— С невесткой?

— С невесткой, — снова кивнула старая. — Так вы не обессудьте, я вот полотна пять локтей принесла.

Она наклонилась к корзине. Писарь молчал, только перо в его руке скрипело тонко и, казалось, сердито. Старушка достала из-за пазухи платочек, зубами развязала узелок.

— И денег полталера. — Она положила на край стола несколько серебряных монет.

Загнийный повел глазом, но продолжал писать. Старушка подождала ещё немного и снова порылась в платочке.

— Я и забыла. Ещё есть.

Она положила деньги. Писарь бросил в чернильницу перо, откинулся на стуле.

— Что же, можно написать. Придешь, Ефремовна, завтра. Всё будет готово: и прошение и позов; не по закону невестка корову присвоила, не по закону. А, и ты тут, — притворился Загнийный, словно только теперь заметил Миколу.

Старушка поплелась к дверям. У порога остановилась, уважительно отступила в сторону, пропуская городового атамана Семена Рудя. Нетвердо держась на ногах, тот прошел через комнату.

— Чего это ты, Евдоким, в праздник сидишь до сих пор, — сказал он, — шел бы к жинке. У тебя ничего нет там? — кивнул на соседнюю дверь.

— Хватит с тебя на сегодня.

— Тебе жалко? — опершись о стул, заговорил Рудь. — На свои ты её купил? На базаре ты сам всё, не платя, берешь…

— Иди, иди пей, если хочешь. Там в сундуке, в углу, початком заткнут. Ключ возьми, — уже в спину бросил Загнийный атаману.

Тот широко взмахнул в воздухе рукой, как слепой, взял ключ. В двух шагах от двери остановился, наклонил голову, протянул руку с ключом. Он ткнулся было вперед, но ключ стукнулся о доску в двух четвертях от отверстия. Атаман снова отступил, минуту подумал — снова повторилось то же самое.

— Подожди, — Загнийный взял из рук атамана ключ. Отпер дверь, толкнул её ногой.

Атаман, пошатываясь, исчез в темной комнате.

— Евдоким Спиридонович, — начал Микола, — вы велели зайти за деньгами.

— Пеньки забрал?

— Забрал.

— Хорошие пни, гореть будут, как порох, — говорил Загнийный, опуская руку в карман. Он отсчитал на ладони несколько монет, положил на стол. — Я всегда так — расчет сразу. Оттягивать не люблю, на, получай.

Микола взглянул на деньги.

— Евдоким Спиридонович, тут только тридцать копеек. Вы же обещали, кроме пней, по четыре копейки на яму. Тридцать ям — выходит талер.

— Слушай, парень, где ты видел, чтобы кто-нибудь за три дня талер зарабатывал? Выдано вкруговую по сорок копеек на день! А ты и трех дней не работал. Такие деньги за десять дней работы никто не получает.

Микола поправил на голове шапку, проглотил слюну, которая почему-то набежала в рот, и, пытаясь говорить спокойно, сказал:

— Мне нет до этого дела, сколько дней копал бы кто-то другой, пусть хоть месяц. Я хочу, чтобы сполна заплатили за работу.

— Я тебе и так…

— Пан писарь, — не громко, но твердо проговорил Микола, — сейчас пойду позатаптываю — месяц будете ломами колотить.

Писарь невольно поглядел на здоровенные, пудовые Миколины сапоги с порванными голенищами, снова полез в карман, отсчитал еще двадцать копеек.

— Ух, а закусить нечем, — вытираясь рукавом, появился в дверях городовой атаман.

Оба, и Загнийный и Микола, ошалело смотрели на него. От губ, вдоль всей щеки протянулись у атамана синие полосы.

— Ты… не ту бутылку взял, — испуганно заголосил писарь. — Чернила выпил. Ох, и горе мне с тобою, ещё и поразвозил по морде! Пойдем быстрее в сени… Не доведи, господи, до греха.

Писарь взял атамана под руку, на мгновение повернул голову к Миколе.

— А ты не торчи тут, больше ни копейки не дам. Ну, чего ждешь, иди!

— Пускай на тебя теперь собаки работают, — Микола плюнул прямо писарю под ноги и выскочил на улицу.

Там, подогнув ноги, спокойно дремала Морока. Микола резко дернул вожжи. Морока от неожиданности кинула задом и рысцой пошла по дороге.

Ещё издали парубок заметил возле шинка большую толпу людей, между ними Ивана и ещё нескольких сынков богачей. Не желая проезжать мимо, он дернул левую вожжу, кобыла свернула с колеи. Под колесами мягко зашуршал песок. Морока сгорбилась, через силу тянула воз. Вдруг воз качнулся, как на выбоине, и чуть не по самые оси завяз задними колесами.

— Но, но, — дергал вожжи Микола.

Кобыла загребала ногами, но воз не трогался с места.

— Но, не издохла, понатужиться не хочешь, — ударил Мороку кнутовищем Микола.

Морока испуганно рванула в сторону, возле оглобли перервался веревочный гуж.

— За хвост её тяни! — крикнул Иван.

«Как же теперь? — в отчаянии подумал Микола. — Стыд какой, и девчата вон смотрят. Всё из-за тебя, — он со злостью взглянул на кобылу, выводя её из оглобель. Потом обошел вокруг воза, оглядел колеса. — Чего я горячусь? — внезапно успокаиваясь, подумал он. — Богачей застеснялся. Пусть насмехаются, черт с ними. Правда, Морока, беги домой».