Гайдамаки. Сборник романов (СИ)

Луна совсем уже поднялась и теперь висела прямо над головами. Тени стали короче. Хрустел снег под копытами.

— Стой! — воскликнула Мария. — Тут тоже люди.

У сосны стоял бородатый человек в овчине. К стволу дерева был прислонен мушкет.

— Эй! Друг! — позвал его Василий. — Кого поджидаешь?

Человек молчал. Может быть, не знал, с кем имеет дело, а потому не хотел выдать и себя.

— Мы мирные путники. Отвечай.

Человек молчал.

— Назад! — встрепенулась Мария. — Тут что-то неладно.

— Нет, подожди.

Василий подъехал к человеку, тронул его за плечо.

— Он мертв, Мария… Постой, вот еще один…

Глаза человека были открыты. Иней, который покрыл бороду еще в те минуты, когда человек дышал, превратился в ледяную корку. Когда Василий тронул мертвеца за плечо, тот с глухим стуком упал рядом с деревом.

Через несколько шагов они натолкнулись на третьего. Тот был без мушкета. Рядом с ним лежал топор. Поодаль на полянке, накрытые сеном и рогожей, лежали шестеро мужчин. Все они были в овчинах и сапогах. Одеты не так уж плохо, но мороз оказался сильнее. Судя по одежде, это были не шведы, не царские войска и не казаки.

— Это засада, — сказал Василий. — Местные крестьяне.

— Но почему они здесь?

— Поджидали шведов. Может быть, тех, что сейчас по дороге проскакали. Или других.

— А кто же их прислал сюда?

— Сами собрались и сделали засаду.

— Страшно как!.. В снегу бутыль…

— Вижу. Пытались согреться. Но водка коварна. Сначала как бы отгоняет мороз, а потом и не замечаешь, как в вечный сон тебя затягивает…

— Надо бы похоронить.

— Сейчас даже заступом не выроешь могилу.

Мария все же спешилась, подошла к каждому из замерзших и перекрестила.

Еще через час Мария и Василий вновь остановили коней. Он разжег захваченные с собой сухое тряпье и несколько поленьев.

— Мне страшно, — сказала Мария.

— Ты думаешь о засаде?

— О ней.

— И я тоже.

— Так они и будут стоять до весны?

— Наверное. Сейчас их и похоронить некому. Мужики из сел разбежались. Да и бабы с детьми уходят.

— К царю Петру?

Василий подбросил в огонь валявшийся рядом сук. Но он был совсем промерзший, покрытый льдом и чуть было не загасил маленький костер.

— Нет, бегут не к царю Петру. Бегут в леса, и действуют без команды, без генералов и полковников. У шведов за последние дни угнали больше тысячи коней.

— Ты хмур. Тебе грустно?

— Не весело.

— Я могу помочь?

— Не знаю… Наверное, можешь.

— Тогда скажи, о чем ты думал сейчас? О замерзших крестьянах?

— И о них тоже. О разном. О нас с тобой. О других людях. Кто выживет в этой страшной войне? Что останется после нее на земле? Пепелища и заброшенные нивы?

— Города отстроят, а нивы можно засеять.

— Да, конечно. А погибших не вернешь. И тех, что сегодня замерзли, и тех, кто сейчас еще жив, но кто не доживет до конца войны. И еще я думаю, какими смешными были наши беседы в твоем фольварке. Можно убить Мазепу, можно оставить его в живых — от этого мало что изменится. Когда начинается народная война, ни Карл, ни тем более гетман уже ничего поделать не могут. Все решит сам народ.

— Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь. Конечно, наша партия — всего лишь кучка людей. Но мы не сидели сложа руки. Иван все же увел с Сечи казаков. Мы раньше других узнали о планах Мазепы и еще сумели сделать что-то полезное. Может быть, убедим Августа выступить на помощь Синявскому. Это отвлечет часть сил шведов… Но ты опять задумался. О чем?

— Уже не о войне, — сказал Василий. — Уже о другом. О бедном Фаддее, который остался у гетмана. Ведь это я его зазвал туда. А еще — о тебе и о себе.

На рассвете они выбрались из лесу, нашли хутор, где панну Марию ждали трое вооруженных провожатых, которые должны были ехать с нею до самого Львова. А Василию надо было мчать на восток, к реке Псел, где его ждали Иван Одноглазый с товарищами.

— Помни: ты должен выжить!

— Я выживу, Мария!

И тронул коня. Оглянется или нет? Василий не оглянулся. Но если бы панна Мария знала, что чувствует Василий, то, наверное, расплакалась. Больше всего на свете он хотел повернуть коня и вернуться к ней.

Кто следующий?