Гайдамаки. Сборник романов (СИ)

Наутро по лагерю распространились слухи, что этой ночью русским удалось перебросить в Полтаву подкрепления. Будто бы, раздевшись донага, держа над головой тюки с порохом и свинцом, отряд, посланный Меншиковым, перебрался через болото и благополучно достиг крепости. Откуда-то стало известным даже имя начальника десанта — бригадир Головин.

Крман попросил у Гермелина подзорную трубу, чтобы получше рассмотреть крепость.

— Умеете ею пользоваться? Вот здесь она раздвигается. Надо подогнать под свой глаз. Хорошо видно? Ну и прекрасно. Поразвлекайтесь.

Крман мало что понимал в военном деле. Разглядывая валы и палисады, окружавшие небольшой городок, не больше его родного Пряшева, он не понимал, что же тут неприступного, почему по сей день не удается взять крепость. Толковали о необычайном упрямстве ее коменданта Келина, который будто бы по происхождению тоже швед, но обрусевший. И уже успел до такой степени почувствовать себя русским, что оказывает столь яростное сопротивление войскам «Северного Александра». Другие утверждали, что Келин никакой не швед, а его желание стоять до конца вызвано личной ненавистью к королю. Так или иначе, Карл мечтал повесить Келина.

Вдруг полтавские валы окутались дымом. Через минуту до Крмана долетели и звуки выстрелов. В апрошах заметались шведы и казаки. Многие падали. Видимо, пушки били картечью.

Затем Крман увидел русских, бегущих от палисада к апрошам.

— Дайте-ка трубу! — сказал Гермелин. — Они устраивают вылазку.

— Значит, крепость еще не сдается?

— Уж это точно! — зло сказал Гермелин. — Не только не сдается, но, как видите, они атакуют. К тому же вчера снова угнали у нас коней и перебили стражу. Хотел бы я знать, где царь? Почему он не при войске?

— Разве он не в Москве?

— Этого мы не знаем. Может быть, подкрепление ведет. В общем, молитесь за спасение наше, раз не умеете стрелять.

Вылазку из крепости отбили с большими потерями.

А к вечеру на холмах опять вспыхнули костры.

Крман вновь поплелся к Олафу Гермелину.

— Если можно, дайте мне еще раз трубу. Я хочу повнимательнее рассмотреть, есть ли возле костров люди.

— Милый Крман, — ответил королевский секретарь, — за кострами наблюдают по поручению короля. Сделаны и засады. Мы с вами вряд ли чем-нибудь сможем помочь в этом деле.

— Тогда я хотел бы побеседовать с самим королем.

— О чем? О кострах?

— Нет, не только о кострах.

— Может быть, вам удалось отыскать королевского петуха?

— При чем тут петух! Я хочу поговорить с королем о войне.

— Не думаю, что это нужно. Каждый должен заниматься своими делами. Вы — теософией, древними языками. Хотя сам я отдал немало времени изучению латыни, но готов признать, что в этом предмете вы дадите мне сто очков форы. А война — компетенция короля.

— Но война это же не что-то, что существует само по себе, как игра в шахматы. Она имеет отношение к каждому из нас. Гибнут люди. Горят города. Мне есть что сказать королю…

— Что же именно? — послышался сзади тихий голос. — Говорите.

Король подошел незаметно и, надо думать, давно уже слушал беседу Крмана со своим секретарем. Карл, сутулясь, опирался на красивую резную палку черного дерева, набалдашник которой был украшен мелкими рубинами и изумрудом. Палка была единственным, что внешне отличало короля от любого из его солдат. Да, пожалуй, еще худое аскетическое лицо с большим горбатым носом выдавало человека, действиями которого руководят не столько чувства, сколько разум.

— Я жду! — продолжал король. — Вы искали аудиенции со мной. И получили ее без особых хлопот. Что вы имеете сообщить мне о войнах?

— Они ужасны! — выпалил Крман. — Люди никогда не должны воевать.

— Тем не менее они всегда воевали в минувшем, воюют сейчас и будут воевать в будущем.

— Но почему, ваше величество? Какой им смысл убивать друг друга? Ведь, если вдуматься, тут имеет место чистейшее безумие.

— О нет! — возразил король. — В связи с войнами можно вести речь о чем угодно, только не о безумии. Сильные всегда будут уничтожать слабых. А способов решить, кто сильнее, а кто слабее, кроме войн, нет.

— Ваше величество, но ведь господь призвал нас возлюбить ближнего своего.

— И отлично. Мы и обязаны любить ближних. Но разве русский царь ваш ближний?

— В какой-то мере… Он такой же человек, как мы с вами.

— В какой-то мере — может быть, — ответил король. — Но только в какой-то мере.

Сообщив все это Крману, король удалился. Гермелин, чему-то улыбнувшись, последовал за ним. А Крман остался на глинистом желтом, лишь кое-где покрытом бурьяном пригорке наедине со своими думами и своей растерянностью. Он не был согласен с жестокими словами Карла, в них была великая ложь. Что сказал бы Василий, доведись ему услышать его беседу с королем? Что он, Крман, знал о своем сыне? Почти ничего. Каков этот человек? Во имя чего он живет на земле? Чему молится? Что клянет? Во имя какого бога ежевечерне вспыхивают на холмах костры?