Гайдамаки. Сборник романов (СИ)

Забегая вперед, скажем, что Крман с Погорским действительно благополучно возвратились через Мункач в Пряшев, где их встретили как героев. Ведь они вправду привезли деньги на восстановление коллегии. Крман года полтора попивал по двадцать капель «паучьей» настойки по утрам, пока не почувствовал, что душа его стала спокойной, он больше не вспоминает огней на холмах… Единственное, чего он еще не забыл, так это то, что у сына были такие же глаза, как у Анны. Но этот взгляд уже не бередил, не тревожил его, не заставлял просыпаться по ночам в липком холодном поту. Там где-то, вдали от Пряшева, шли войны, волновались народы, монархи обменивались глубокомысленными посланиями и подсылали друг к дружке шпионов, а Крман отдыхал от шумного мира, снова бродил по окраинам своего чистого, милого городка. У него появилась привычка гулять по ночам. Для этой цели он приобрел специальный масляный фонарь с удобной ручкой-кольцом. Однажды осенью во время обычной вечерней прогулки Крман попал под настоящий дождь каштанов. Подул ветерок, и дерево одновременно стряхнуло на дорогу десятка полтора каштанов. В узком луче фонаря было видно, как каштаны, ударившись о землю, освобождаются от зеленовато-желтой кожуры, а затем, будто обрадовавшись обретенной свободе, разлетаются в разные стороны. Они были совсем как живые. И напоминали каких-то зверьков. Скорее всего, крошечных белок.

Крман поднял один каштан. Он был теплый и казался живым. Крман улыбнулся каштану, как старому знакомому. Дома он бросил в горящий камин все свои папки о царе Петре, Карле XII и Августе Сильном, туда же полетели и бумаги, оставленные когдато Василием. Даниил понял, что у него хватит сил забыть все это. А забыть, как утверждал Энеман, — значит выжить. Пить настойку ему больше не понадобилось.

Через некоторое время он написал свои воспоминания о путешествии по Белоруссии и Украине, рукопись которой позднее хранилась в библиотеке Будапештского университета. Через двести лет ее нашли и даже опубликовали отрывки, которые, впрочем, не привлекли внимания историков. И совершенно справедливо. Уж слишком частными были наблюдения автора, а выводы — наивными. Прошел по жизни стороной, как тень случайного облачка на дальнем поле.

Куда интереснее сложились судьбы других героев нашей хроники.

Вы еще не забыли о «ничейном солдате» по имени Василий, который после победы над шведами собирался бежать не то за Дон, не то за Урал. Ни в одном из известных нам исторических документов его имя не упоминается. Зато известно другое. Семен Палий, ярый враг Мазепы, католицизма, мечтавший об освобождении всей Украины, принял участие в Полтавской битве, хотя после сибирской ссылки без посторонней помощи не мог сесть на коня. И Мазепа знал, что Палий будет среди тех, кто имеете с царем Петром, фельдмаршалом Шереметевым, князем Меншиковым, гетманом Скоропадским и другими военачальниками поведет полки в бой против шведов. Но позднее Палий не подчинился Скоропадскому. Он организовал собственные казачьи отряды, которые боролись против старшин, разорял поместья, раздавал бедным отобранное у богачей добро. Палий еще долго держал в страхе гетмана Скоропадского, появляясь в разных местах Украины, даже под самим Киевом. О Семене Палии, его отрядах, его бурной жизни можно рассказывать до бесконечности. Нам с вами важно другое. По преданию, к Палию присоединились и многие дезертиры из царских войск. Один их них любил рассказывать сказку о ветре. Только она уже была совсем иной. Не звери решили спрятать ветер, а богачи и начальники над людьми простыми. А почему им был опасен ветер? Да потому, что разносил по миру правду, шептал ее на ухо каждому. Как же богачи и начальники могли потерпеть такое, если вся сила и могущество на обмане да неправде держатся? Вот и решили они спрятать ветер. Подстерегли, когда он спал под кустом, свернувшись клубочком… А дальнейшее вам известно. Ветер все же освободился. Так вот, не был ли солдат, рассказывающий сказку, тем самым Василием — тезкой нашего героя? Утверждать что-либо точно в этом случае трудно. Зато доподлинно известно другое. Длинной и пустой оказалась жизнь Филиппа Орлика. Может быть, Мазепа был прав, сказав, что на небе, в том месте, где должна быть звезда Филиппа Орлика, зияет дыра? Орлик, как перекати-поле, метался из страны в страну, писал покаянные письма царю Петру, предлагая себя в гетманы, долго прятался в Польше, боясь, что Август выдаст его. А умер на положении пленника в Турции.