«Вот они какие, гайдамаки», — думал Василь, шагая рядом с братом. Он прислушивался к разговорам, но понимал не всё. Василь уже знал, что они идут в войско атамана Зализняка. Это имя он слышал не раз по дороге из Гданьска. Хлопцу несколько раз виделся атаман, но всякий раз по-новому. То он представлялся ему старым дедом с широкими косматыми бровями, то молодым, высоким, похожим на этого Неживого, то широкоплечим, с длинным, за самое ухо оселедцем, как у того запорожца, который, наклонившись с коня, разговаривает с кем-то на возу. Хотя Ян всё время и успокаивал его, Василь видел, что брат сам не уверен во встрече с атаманом. Какая-то она будет?
Атамана Василь увидел через два дня. Их повели к нему, как только прибыли в лес, к монастырю. Когда они вошли, Зализняк уже кончал беседу с Неживым. Максиму Неживой понравился с первого взгляда. В нем было что-то такое, что привлекало к себе, располагало к искреннему, теплому разговору. В серых с ласковой искоркой глазах Неживого светились ум, спокойная отвага.
Увидев польских беглецов, Зализняк прервал разговор с Неживым и подошел к ним. Он долго вглядывался в их лица и, обращаясь ко всем вместе, сказал:
— Чего вы столпились у порога? Проходите, садитесь вон на скамью.
— Дзенькуем бардзо, — учтиво ответил за всех Ян, — мы постоим, невелики паны.
— Как хотите, — махнул рукой Зализняк. — А что паны невелики, это видно. Говорите же, зачем пришли ко мне?
— Атаман всех, кто приходит к нему, спрашивает об этом? — сказал Ян, выходя вперед.
Максим встретился с ним взглядом и, переводя глаза на Василя, ответил не сразу.
— Когда толпой приходят — всех не спрашиваю. Это я так поинтересовался, чтобы удостовериться. Знаю, зачем пришли. Вместе будем волю добывать. Куда бы вас определить?
— Этого в скороходы, — широко усмехнулся Роман. — Вишь, ноги какие длинные. Его и на лошади не догонишь.
Ян обиженно обернулся к Роману.
— Не скаль зубы, не посчитаю. Тутай про дело говорится, а ты смешки строишь.
— Чего ты сердишься? — удивился Роман.
— Не болтай языком, когда не следует. Хорошо, парень, ты его обрезал. А то тут такие молодцы, что и на голову сядут. Не будь никогда сладким, не то разлижут, — сказал Швачка.
— Я же в шутку сказал. Ты не принимай близко мои слова, — Роман хлопнул Яна по плечу. — Пойдем к нам в сотню.
Швачка вылез из-за стола и подошел к Яну.
— Парень ты, я вижу, бойкий. Я давно хотел такого найти. Мне джура
[52]
нужен. Знаешь, кто такой джура?
— Знаю, почти гайдук, — ответил Ян.
— Почти, да не совсем. Это у шляхтичей гайдуки. А ты у меня как бы за помощника будешь.
Ян радостно посмотрел на Швачку, но вдруг на его лицо набежала тень.
«Как же Василь будет, он такой беззащитный? Лучше бы его в джуры», — подумал Ян. Его радость померкла.
— Пускай пан возьмет вместо меня в джуры моего брата. Он сметливый хлопец, — быстро заговорил он.
Швачка почесал затылок, вынул из кармана кисет.
— Не знаю, как и быть. Двоих мне не надо, — ответил он, набивая в нос крепкий табак. — Ты же мне очень по нраву пришелся, хотя и твой брат, вижу, неплохой хлопец. Апчхи! — громко чихнул он. — Максим, у тебя тоже джуры нет. Может, возьмешь хлопца?
— Зачем мне джура? — развел руками Максим. — Умываться я сам могу, одеться тоже ещё сумею. Лет через сорок, пожалуй, и пригодится.
— При чём тут одеванье да умыванье. Послать ли за кем-нибудь нужно или за конем приглядеть. Ты же полковник, вот и не годится тебе без джуры.
Зализняк махнул рукой, подошел к полякам.
— Ладно, оставайся со мной. А вы идите в другую сотню. Роман, проводи хлопцев к себе.
Когда они вышли, Зализняк снова подсел к Неживому. Но поговорить так и не удалось. Вдруг за окном послышался шум, прозвучало несколько выстрелов. Все, кто был в хате, вскочили, только Швачка, не поднимаясь, нагнулся к окну, протер рукавом грязное стекло, посмотрел во двор.
— Ничего не разберу, — молвил он.
Зализняк кинулся к дверям, но навстречу ему уже заходили несколько гайдамаков.
— Запорожцы, атаман! — закричал один из них, прижимаясь к дверному косяку, чтобы пропустить тех, которые шли за ним,
— Истинно, запорожцы. Принимаешь, атаман?
— Омелько!
— Как видишь, я.
Зализняк обнял Жилу, расцеловались трижды.
— Довольно, обслюнявишь совсем, мне противно и целоваться будет, — отстранил Жилу Данило Хрен. — Или, может, теперь мной побрезгаешь? Как же, атаман на всю губу! С Жилой ещё целоваться можно, он тоже в старших ходит, — говорил Хрен, уже обнимая Зализняка. — Видишь, у меня уже и ус отрос… Пришли помогать тебе… коржи есть. — Он бросил на скамью шапку. — Жаль, не все выступили… Там на Сечи такая каша заварилась. Калнышевский и старшины под страхом смерти запретили идти к вам. Как видишь, кое-кому и смерть не страшна. Куреней на полтора, а то и более набралось, чуть не с боем выходили из Сечи.
Зализняк несказанно обрадовался прибытию запорожцев. Это была не только значительная воинская сила, это было одобрением запорожцами их восстания, это означало, что рядом становились ещё несколько верных, храбрых друзей. И от этого сердце застучало быстрее, а на душе стало радостно.