Гайдебуровский старик

А, возможно, эта мысль у меня промелькнула, когда я вновь обернулся на дождь. И со страхом подумал, что до дому мне так далеко. И денег на такси нет. И кроссовки мои дырявые. И где-то маячит начальник, размахивая кулаком. В любом случае эта мысль молнией пронеслась у меня в голове. И раздался настоящий раскат грома. Я вздрогнул от неожиданности. И подумал, почему бы мне не одолжить денег у старика? Конечно, я быстро вернуть не смогу. Но… Почему бы старику их не дать мне надолго? В конце концов, за одну вещь он может прожить полгода. В худшем случае. В лучшем – гораздо дольше. И я загадал, если он мне их даст, все у меня будет хорошо. Если нет… Я не успел подумать, что будет в другом случае. Или побоялся. Но сознательно или бессознательно мои слова опередили мои мысли.

– Вы не могли бы мне одолжить некоторую сумму? – выпалил на одном дыхании я.

И вновь раздался грохот грома. И я не услышал ответ. И торопливо продолжил.

– Это ненадолго. К тому же я обязательно отдам. Я очень щепетилен в этом вопросе. И порядочен. И я сам ненавижу брать в долг и презираю людей, кто берет. Но сами понимаете, сейчас такие обстоятельства, что оставаться щепетильным и порядочным слишком большая роскошь, а в некотором роде и риск. Для жизни. А мне бы хотелось все же стать перед выбором: морщины или борода. Вы понимаете?

Я говорил торопливо, с каким-то швейцарским, то ли лакейским акцентом, глотая слова. Мои глаза лихорадочно блестели, руки слегка дрожали. Я чувствовал, как у меня поднималась температура. Какая ирония судьбы. Я спрятался здесь, чтобы не заболеть. Но, похоже, именно здесь заболевать начинаю. А лекарства нынче такие дорогие. Неизвестно, но возможно, что дождь пошел бы на пользу, словно холодный душ, и я бы смог только закалиться. Как мы несовершенны. Как не умеем делать правильный выбор. И, как правило, выбираем самое легкое и безопасное. И не угадываем, где поджидает нас опасность, а где спасение.

И третий раскат грома. Тишина. И внятный голос старика. Мне показалось, он даже не хрипел. Голос звонкий, ясный, почти молодой. Впрочем, это такое короткое слово, чтобы определить какой голос:

– Нет.

– Но почему? Почему, черт побери!

– Вы кстати упомянули черта, – усмехнулся старик. – Именно он теперь прыгает в ваших глазах. Еще маленький. Но все равно чертик.

– Почему, – я попытался взять себя в руки. Но руки слишком дрожали, чтобы возможно было себя в руки взять.

– Вы должны успокоиться, молодой человек! О, я вижу, вы дрожите. Похоже, у вас поднимается температура. Как это дурно. В гостях и заболеть. Неужели я такой нерадушный хозяин. Ну что ж, попытаюсь исправить эту ошибку. Знаете ли, я не люблю ошибаться. Горячий чай с медом, смею надеяться, спасет эту столь щепетильную ситуацию.

Старик скрылся в подсобке, там, где была его кухня. Я слышал какие-то шорохи, стуки, шипение, звон посуды. Я прикрыл глаза. Но ни о чем больше не думал. Мне было плохо. Моя голова была пуста, как волейбольный мяч. И в нее ударялись только посторонние звуки из кухни.

– Вот! – торжественный голос старика вывел меня из дремы.

Я открыл глаза и увидел перед собой толстый, фаянсовый самовар. Из душничка размеренно и важно шел пар. Старик аккуратно взгромоздил на конфорку самовара маленький, расписанный золотом, чайничек. И поставил перед моим носом такую же золотистую чашку с блюдцем.

– Мы вас сейчас быстро вылечим, – уверенно заявил он. – Знаете ли, чаепитие это не просто ритуал семейного быта, – старик разлил ароматный чай по чашкам. – Это гораздо глубже. Это философия. Это гармония. И это нравственное здоровье. А вы пейте, пейте. Прямо из блюдца. Так вкуснее. И вы, возможно, тогда поймете меня. Кстати, именно этот самовар был изображен на картине Кустодиева «Купчиха за чаем».

Я нахмурился. Мне было не до Кустодиева и тем более до какой-то купчихи. Судя по ее румяной толстой здоровой физиономии, она в деньгах не нуждалась. В моей голове настойчиво крутилась, как белка в колесе, одна мысль. Во что бы то ни стало взять у старика в долг. Мне позарез были нужны деньги.

– Кстати, я тоже слишком щепетилен и порядочен, чтобы никому в долг не давать, – старик шумно хлебнул из блюдца – Я живу прошлым. Я им дышу. Оно мое настоящее и мое будущее, как ни парадоксально это звучит. В моем прошлом презирают должников. Я не люблю презирать. Я слишком считаю себя порядочным человеком, чтобы во мне поселилось такое непорядочное чувство, как презрение. И я себя от подобного чувства оберегаю.

– А для чувства жалости тоже считаете себя слишком порядочным? – выпалил я, так и не притронувшись к чаю.

– Смотря к кому. К другим или себе? Себя жалеть это уже не просто непорядочность, а невежество и падение. Вы же упасть не желаете? Вы для подобного желания слишком умны.