Гайджин

Ее голос затихал. Во сне она выглядела гораздо моложе и симпатичнее. Чего ей не доставало, так это варенья и тряпичной куклы.

Минуту спустя капитан приоткрыл входную дверь, выглянул в коридор и вышел. Он запер дверь, положил ключ в карман и повесил табличку «Не беспокоить».

Потом он поднял свой чемоданчик и, напевая «Невинного мужчину» Билли Джоэла, направился к лифту.

* * *

В тот вечер, тихо плача, с глубоко ввалившимися глазами Молли Дженьюари вошла в свою маленькую, убогую квартирку. За ней шел коренастый японец со шрамом на лбу и медальоном с символикой якудзы на шее. Он хрипло прогавкал команду двум сопровождавшим его телохранителям, которые почтительно склонили головы и остались в узком, плохо освещенном проходе. Когда дверь закрылась, они встали по обе ее стороны, сложив руки на мускулистой груди.

Войдя, японец со шрамом включил свет и прихрюкнул. Молли ненавидела этот звук. Он был знаком раздражения и напоминал щелканье бича. Этот звук означал: внимание, дай мне пройти. Немедленно.

— Почему твоя не чистит квартиру? — спросил он. — Здесь грязно.

Она стояла к нему спиной.

— Здесь было грязно, когда меня сюда привели. Что до меня, то она может такой и оставаться все время.

Хрюканье.

— Завтра идешь на место, три, четыре часа от Токио. Много мужчин там. Фермы, люди с завода, рыбаки. Ты пляшешь для них, они имеют тебя. Там не такое хорошее, как Токио. Очень, очень грязно. Хэй. Эти люди, они не мыться. Они бьют тебя, если ты не подчиняться.

Он похлопал себя по груди.

— Сначала ты учишься подчиняться мне. Ты снимаешь одежду. Мы трахаться.

Молли бросило в дрожь, несмотря на адскую жару. Тошнотворный кошмар начинался. Он собирался взять ее силой, как он это делал вчера и позавчера. Он был груб и относился к ней с презрением, совсем не щадя ее, а когда все заканчивалось, он тащил ее назад в клуб, чтобы рассказать проституткам и якудзам, что он с ней вытворял. Его звали Кисен.

Молли почувствовала рвотный позыв. Горькая горячая жижа устремилась к ее горлу. Зажав двумя руками рот, она бросилась в крошечную ванную и упала на колени перед унитазом. Ее тут же вырвало. Когда судороги прекратились, она еще долго ловила ртом воздух.

Она повернулась и увидела, как Кисен раздевается. Его мясистая туша была расцвечена татуировками от плеч до колен — вид настолько для нее омерзительный, что она проползла по грязному полу и захлопнула дверь. Она прислонилась к ванне и закрыла глаза. Хватит, хватит.

Два дня назад Кисен угрожал ей сразу же на этом месте исполосовать лицо, если она откажется танцевать голой в этой крысиной дыре, клубе в Роппонжи. Он действительно приставил нож к ее щеке и ждал, что она скажет. Уже не имея сил сопротивляться, Молли сдалась, думая, что это самое страшное, что он может заставить ее сделать, но в глубине души она знала: это не так. Он сделал больше, и с этим в ее жизнь вошел позор.

На полу ванной комнаты она подтянула колени к подбородку, крепко обхватив ноги руками и прислушалась к шуму, доносившемуся с улицы через крохотное оконце. Она жила в трущобах, населенных проституирующими мальчиками, с уличными лотками, дешевыми забегаловками и турецкими банями, которые на поверку оказывались кабинетами для «массажа».

Она возненавидела Токио с его узкими вонючими улицами без названий, домами без номеров, тысячами и тысячами телефонных линий, напоминавших ей тюремные решетки, решетки ее ловушки нищеты и безысходности, у которых не было ни начала, ни конца.

Это был ее кошмар, и она осталась одна. Две девушки, с которыми она прилетела, были переведены Кисеном куда-то в другое место. Большей, чем одиночество, болью были мысли о доме, об Эрике.

— Твоя выходит. Сейчас. — Кисен.

Молли открыла глаза и повернулась посмотреть на дверь, в это время чья-то ладонь зажала ей рот, и сильные руки уложили ее снова на пол. Крик замер у нее в горле. Она не могла пошевелиться. Чье-то теплое дыхание коснулось ее уха, и сквозь свой страх она услышала чей-то голос, прошептавший:

— Не кричи. Спокойно. Это Саймон. Саймон. Эрика прислала меня.

Он прятался в ванной за занавеской душа и теперь вышел из-за нее, чтобы Молли могла его увидеть. Одной рукой он все еще зажимал ее рот.

Она нахмурилась. Темные волосы, усы, армейская форма. Солнцезащитные очки. Это был не Саймон. Хотя...

Да. Молли всхлипнула и прижалась к нему. Он приложил палец к губам, высвободил свои руки и жестом показал, что она должна сидеть тихо. Затем он оглядел ванную. Она была маленькой и тесной, пространства не больше, чем в четырех телефонных будках, сложенных вместе. Саймон мог развести руки в стороны и коснуться заляпанных стен. Ее не мыли — по-настоящему не мыли — месяцами. Запах в ней стоял, как от букета неподтертых задниц.