Гайджин

Саймон взял фотографию де Джонга и сыновей Фрэнки и опустил их в свою сумку. Алекс могла бы подтвердить личность де Джонга, взглянув на этот снимок. Он получился куда лучше, чем сделанные во времена юности Фрэнки Голливуда.

Да, Алекс. Ему необходимо срочно ее предупредить. И извиниться. Также необходимо предупредить Джо и Эрику. Но отсюда сделать это нельзя. Попытка использовать телефон в офисе Одори равнялась самоубийству. Он должен добраться до городского телефона — и побыстрее.

Саймон подошел к двери офиса, убрал стул, запиравший ручку, и поставил его на прежнее место. Затем он выбрался через окно на балкон, прикрыл окно и тут его осенило. За ним следят! Может быть, не в этот конкретный момент, но слежка идет. Об, этом свидетельствовало досье, собранное Фрэнки, где указывался его домашний адрес и адреса клубов. Наверняка они почти всегда были в курсе, где он находится в каждый конкретный момент в течение дня. Неужели и сейчас тоже? Хотя сомнительно.

Прежде чем отправиться навестить Фрэнки, он прошел пешком восемь кварталов от своей квартиры до переполненного людьми ресторана на Бродвее, где он сразу же направился в туалет. Когда он оттуда вышел, на нем уже были майка со значком ресторана, парик, фальшивые усы и прямоугольные темные очки. Короче, он выглядел ничем не хуже, чем любой рассыльный. Выйдя на улицу, он взял такси и поехал в Южный порт, где мгновенно затерялся среди людских толп, валом валивших из магазинов, ресторанов и пришвартованных парусных судов. Когда пришло время встретиться с Маршей, он прошел пешком еще с милю к самой пустынной части пирса, где она поджидала его, сидя в машине. По пути он многократно проверял, нет ли за ним слежки, но ничего не обнаружил. Так, между прочим, он вел себя всякий раз, когда шел на дело.

Что же касается визита к французу, намеченному на сегодняшнюю ночь, то с этим придется подождать. Самое главное — вовремя добраться до телефона.

Находясь на балконе, Саймон отстегнул передатчик и связался с Маршей. Он попросил ее остановиться около многоквартирного дома через десять минут и ждать, не выключая зажигания. Он не поставил ее в известность, что вторая работа отменяется. Они поговорят в машине.

Стоя на балкончике особняка Фрэнки, он смерил взглядом расстояние от него до балкона высотки. На этот раз расстояние между ними казалось куда больше, чем в первый, раз. И он знал, почему. Впервые с тех пор, как он потерпел неудачу с волной Банзай-Труба, он почувствовал, что ему грозит смертельная опасность. Он ощутил, как силы покидают его. В его голове стало происходить нечто странное. Саймону было страшно прыгать.

Луна неожиданно выбралась из-за облаков. Ее мягкий серебристый свет упал на французский балкон, где стоял Саймон. Он невольно содрогнулся.

Он подумал о своей матери. И он вспомнил о Джоне Канна.

Тогда он закрыл глаза и сконцентрировался на энергии Миккио, на силе, которая находится в куджи но ин — в девяти знаках. Он выбрал для себя То — знак второй, тот самый, который в состоянии наполнить его тело энергией и увеличить до максимальной силы восприятие. Он сложил вместе ладони так, что средние пальцы на обеих руках коснулись друг друга. Остальные пальцы он сплел в замок. Вытянув вперед сжатые вместе руки, он прочертил соединенными средними пальцами пять горизонтальных и четыре вертикальных черты в воздухе. Затем он глубоко вздохнул и открыл глаза.

Подпрыгнув, он вскочил на перильце балкона и, вытянув в стороны руки, застыл, пытаясь сохранить равновесие. Утвердившись на перилах, он пригнулся, оттолкнулся ногами и прыгнул в направлении многоквартирного дома.

Глава 19

Куинз

Август 1983

Джо Д'Агоста закончил играть адажио Самуэля Барбера для струнных инструментов и взглянул на Молли Дженьюари, которая заснула на диване в задней комнате его антикварного магазина. Он встал по стойке смирно, зажав в одной руке скрипку, а в другой — смычок, думая, что Молли притворяется, что спит. Ведь всего минуту назад она сказала: «Как хорошо!» — и при этом у нее в глазах стояли слезы. Просто ей хотелось разыграть его, представить будто его музыка нагнала на нее сон. Как полицейский, долго учившийся анализировать и наблюдать, он знал, что его игра нравилась Молли — она не шутила. Это чрезвычайно польстило Джо и он остался весьма доволен самим собой.

Он не играл с тех пор, как распрощался с Лоррейн, а это случилось четыре года назад. Милая старушка Лоррейн. Она сидела на этом же самом диване и в этой же комнате и уверяла его, что ей тридцать шесть лет, что ее время проходит, что ей нужны дети и муж — настоящий, а не временный. Предъявив ему таким образом ультиматум, она сидела и слушала, как Д'Агоста играл русскую народную песню, отчаянно надеясь, что музыка смягчит ее и она останется с ним. Но когда песня кончилась, Лоррейн с мокрыми от слез глазами вышла из магазина, даже не попрощавшись. После этого одиночество еще больше стало тяготить его.