– Со здоровьем у меня все прекрасно. Вчера ночью я… я очень приятно провел время в доме Лилии, – ответил он, пораженный тем, что предсказания Андре оказались такими точными. – Фудзико? Мне кажется, я немного поспешил с ее контрактом, клянусь Богом, я решил еще раз заново все обдумать! – Он был в восторге, увидев, как Накама ошеломленно мигнул, и еще больше был доволен тем, что сумел использовать страх, который на него нагнало скверное настроение сэра Уильяма с утра и за обедом, чтобы разыграть план Андре.
– Но, Тайра-сама, я ду…
– И мы сегодня больше не говорим по-английски и никаких вопросов про бизнес. Вы можете поговорить с Макфэем-самой из «Благородного Дома», а меня больше не трогайте…
Массажистка надавила сильнее и он громко застонал. Ее пальцы тут же остановились.
–
–
Тайрер тупо поблагодарил ее; слов он не понял, но ему было все равно. После трех часов беседы с Накамой на японском языке и уклончивых ответов на новые замечания японца о Райко и ее доме – все в точности, как предсказывал Андре, – голова у него шла кругом.
Через некоторое время опытные руки женщины, смазанные благоухающим маслом, начали мягкие, успокаивающие движения, потом она закончила массаж, завернула его в теплое полотенце и ушла. Он задремал, но вскоре проснулся от звука открывающейся сёдзи. В комнату вошла девушка и опустилась на колени рядом с ним. Она улыбнулась, он улыбнулся ей в ответ и, вновь следуя наставлениям Андре, сказал, что устал и пусть она, пожалуйста, просто посидит рядом, пока он не проснется. Девушка улыбнулась и кивнула, вполне довольная. Свою плату она все равно получит.
Андре гений, подумал Тайрер, довольный не меньше нее, и, счастливый, погрузился в сон.
Сегодня для Андре настало время второго свидания с Хинодэ. Ровно десять дней, двадцать два часа и семь минут назад он видел ее во всем ее великолепии, та ночь навсегда отпечаталась в его памяти.
– Добрый вечер, Фурансу-сан, – застенчиво сказала она, ее японский звучал как музыка. Передняя комната начиналась сразу за маленькой верандой; их дом стоял в саду Трех Карпов, благоухающим в этот вечер, как благоухала она сама. Золото с коричневым – цвета зимы – изысканно заиграли на ее кимоно, когда она поклонилась ему и показала на подушечку напротив себя. Позади нее сёдзи в ее спальню была приоткрыта, позволяя видеть край футонов и покрывал, которые станут их первой постелью. – Саке подано так, как, мне сказали, вы любите. Прохладным. Вы всегда пьете саке прохладным?
– Да, да я… я люблю вкус более хорошо. – Он обнаружил, что запинается, его японский звучал грубо, руки словно мешали ему, он не знал, куда их деть, ладони были влажными от пота.
Она улыбнулась.
– Странно пить холодные напитки зимой. Ваше сердце остается холодным и зимой, и летом?
– Ииии, Хинодэ, – ответил он, сердце стучало у него в ушах и в горле. – Мне кажется, мое сердце как камень уже так долго, думаю о тебе, не знаю, горячее или холодное или какое. Ты прекрасна.
– Это только для вашего удовольствия.
– Райко-сан рассказала тебе обо мне, да?
Ее раскосые глаза спокойно смотрели с белого лица, брови были выщипаны и на их месте нарисованы две ровные дуги, высокий лоб, линия волос мыском спускалась посередине – примета, предвещавшая раннее вдовство, – черные волосы, убранные в высокую прическу и закрепленные черепаховыми гребнями, как ему хотелось распустить их.
– Что Райко-сан сказала мне, я забыла. Что вы сказали мне, перед тем как поставить подпись, принято и забыто. Сегодня мы начинаем. Это наша первая встреча. Вы должны рассказать мне о себе – все, что вы хотите, чтобы я знала, – в ее глазах появился огонек, и они весело прищурились, – времени будет довольно, да?
– Да, пожалуйста, я надеюсь, вечность.
После того как по прошествии дней условия контракта были оговорены, записаны, прочитаны, перечитаны и изложены в простых словах, которые он мог понять, он был готов подписать бумагу в присутствии ее и Райко. Тогда он призвал на помощь все свое мужество:
– Хинодэ, пожалуйста, извинить, но должен сказать… должен сказать правду. О скверне.
– Пожалуйста, в этом нет нужды, Райко-сан рассказала мне.
– Да, но… но, пожалуйста, извините меня… – Слова давались ему с трудом, хотя он повторил их перед этим дюжину раз; к горлу вновь подступила тошнота. – Должен сказать один раз: я заразился дурной болезнью от своей любовницы, Ханы. Излечиться невозможно, прошу прощения. Никак. Вы заразитесь… должны заразиться, если… когда… должны заразиться, если станете супругой, прошу прощения. – Ему показалось, что небо, которого он не видел, разлетелось на куски, пока он ждал.