Гайдзин

— Все в порядке, Анже… Анжелика, — произнес голос, который она едва узнала. — Останьтесь ещё… на мгновение.

Он увидел ужас на её лице и снова ошибся, приняв его за проявление тревоги, глубокого сострадания — и любви. Страх покинул его, и он обмяк на подушке, собираясь с силами.

— Моя дорогая, я так надеялся, так горячо надеялся… конечно же, вы знаете, что я полюбил вас с самого первого взгляда. — Боль унесла с собой его силу, но полная уверенность, что он прочел в её глазах именно то, о чем молил Господа все это время, наполнила его душу великим покоем. — Кажется, я не могу сейчас нормально соображать, но я хотел… увидеть вас… сказать вам… Господи, Анжелика, пока я не увидел вас снова, я боялся этой операции, боялся снотворного, боялся умереть, уснуть и больше не проснуться, мне ещё никогда не было так страшно, никогда.

— Мне тоже было бы страшно… о, Малкольм, все это так ужасно. — Её кожа сделалась липкой, голова болела ещё больше, и она боялась, что её вот-вот вырвет. — Доктор уверил меня и всех, что вы скоро поправитесь!

— Теперь, когда я знаю, что вы любите меня, это не имеет никакого значения. Если я умру, таков мой йосс, а в нашей семье мы знаем, что нам… что никто из нас не избежит своего йосса. Вы — моя счастливая звезда, венец моих желаний, я… понял это в самый первый миг. Мы поженимся… — Слова замерли у него на губах. В ушах зазвенело, глаза слегка затуманились, ресницы затрепетали — опиум начал действовать, и Струан заскользил вниз, в преисподнюю, где боль не то чтобы переставала существовать, но преображалась в невесомую безболезненность. — … Поженимся весной…

— Малкольм, послушайте, — быстро проговорила она, — вы не умрете, и я… alors,[6] я должна быть с вами откровенна… — И тут слова хлынули из неё сплошным потоком: — Я пока что не хочу выходить замуж, я не уверена, что люблю вас, просто не уверена, вы должны набраться терпения, и в любом случае, люблю я вас или нет, мне кажется, я никогда не смогу жить в этом ужасном месте или в Гонконге, если честно, я даже знаю, что не смогу, я не буду, это выше моих сил, я знаю, что умру здесь, сама мысль о том, чтобы жить в Азии, приводит меня в ужас, эта вонь, эти мерзкие люди. Я намерена вернуться в Париж при первой же возможности, там мой дом, и я никогда не вернусь сюда, никогда, никогда, никогда.

Но Малкольм не слышал ничего из того, что она говорила. Он витал в своих мечтах, не видя её, и бормотал:

— … много сыновей, вы и я… так счастлив вашей любовью… молился… навсегда поселимся в Большом доме на Пике. Ваша любовь прогнала страх, страх смерти… я всю жизнь боялся смерти, она всегда так близко… близнецы, сестренка Мэри умерли такими маленькими, мой брат, отец на краю могилы… дедушка тоже умер жестокой смертью, но теперь… теперь… все по-другому… поженимся весной. Да?

Его глаза открылись. На мгновение он отчетливо увидел её, увидел её вытянувшееся лицо, заломленные руки, отвращение, и ему захотелось кричать: ради бога, в чем дело, это всего лишь больничная палата, да, я знаю, что одеяло намокло от пота и под меня натекло немного мочи и испражнений, и все кругом смердит, но это потому, что меня ранили, чёрт побери, меня только ранили, и вот теперь я зашит и снова здоров, снова здоров, снова здоров…

Но ни единого слова не слетело с его губ. Он увидел, как она сказала что-то, распахнула дверь и убежала, но это был всего лишь кошмар, и хорошие, добрые сны звали его за собой. Дверь закачалась на петлях, и звук, который она издавала, бесконечным эхо отзывался в его голове: снова здоров снова здоров снова здоров…

Она прислонилась спиной к двери в сад, жадно глотая свежий ночной воздух, пытаясь вернуть себе самообладание. Матерь Божья, укрепи меня, даруй покой этому человеку и позволь мне поскорее уехать из этого места.

Бебкотт приблизился к ней сзади.

— С ним все в порядке, не волнуйтесь. Вот, выпейте это, — произнес он сочувственно, протягивая ей опиат. — Это вас успокоит и поможет уснуть.

Она подчинилась. Вкус у жидкости не был ни противным, ни приятным.

— Он теперь мирно спит. Пойдемте. Вам тоже пора в постель. — Он помог ей подняться к себе. У двери в её комнату он на секунду задержался. — Спите спокойно. Вы будете спать спокойно.

— Я боюсь за него. Очень боюсь.

— Не бойтесь. Утром ему будет уже лучше. Вот увидите.

— Благодарю вас, теперь со мной все хорошо. Он… мне кажется, Малкольм думает, что он умрет. Это возможно?

— Совершенно точно нет. Он молод и полон сил, и я уверен, скоро он будет здоровее прежнего. — Уже, наверное, в тысячный раз Бебкотт повторял эту затасканную фразу, скрывая правду: я не знаю, этого никто никогда не может сказать наперед, теперь он в руках Господа. — Спокойной ночи, и ни о чем не тревожьтесь.