Гайдзин

Я даже не подозревал, что это может быть так чудесно, так чувственно, приносить такое удовлетворение и самому ощущать такую полноту внутри. Другие были ничто по сравнению с ней. С нею я поднялся к звездам, но не по этой причине я оставил ей жизнь. Я очень много думал о том, чтобы убить её. Потом — себя, там, в её комнате. Но это было бы лишь проявлением себялюбия — умереть, достигнув вершины счастья, в таком мире с собой.

О, как я желал умереть. Но моя смерть принадлежит сонно-дзёи. Только сонно-дзёи. Не мне».

— Не убить её было ошибкой, — снова повторил Хирага, прерывая течение мысли Ори. — Сёрин был прав, её смерть помогла бы нам осуществить наш план лучше, чем что-либо другое.

— Да.

— Тогда почему?

«Я оставил её жить из-за богов, если боги существуют, — мог бы сказать он, но не сказал. — Боги вошли в меня и заставили сделать то, что я сделал, и я благодарен им. Теперь я исполнен. Я познал жизнь; все, что мне остается познать, это смерть. Я был у неё первым, и она запомнит меня навсегда, хотя для неё это был сон. Проснувшись, она увидит иероглифы, написанные моей собственной, а не её, кровью, и она поймет. Я хочу, чтобы она жила вечно. Сам я умру скоро. Карма».

Ори спрятал крестик в потайной карман в рукаве кимоно и сделал ещё несколько глотков освежающего зеленого чая, испытывая глубокое удовлетворение и неведомую доселе наполненность жизнью.

— Вы говорили, что готовите налет?

— Да. Мы намереваемся сжечь британскую миссию в Эдо.

— Хорошо. Пусть это произойдет поскорее.

— Это будет скоро. Сонно-дзёи!

В Иокогаме сэр Уильям сердито произнес:

— Скажите им снова, в последний раз, клянусь Богом, правительство Её Величества требует немедленных репараций в размере ста тысяч фунтов стерлингов золотом за попустительство этому неспровоцированному нападению и убийству английского подданного — убийство англичан киндзиру, клянусь Богом! Мы также требуем выдачи нам этих убийц из Сацумы в течение трех дней, в противном случае мы примем надлежащие меры!

Он находился по другую сторону залива в небольшой душной комнате для аудиенций британской миссии. По обе стороны от него расположились прусский, французский и русский посланники, оба адмирала, британский и французский, и генерал — все в равной степени раздраженные и негодующие.

Напротив них с торжественным видом восседали на стульях два местных представителя бакуфу, начальник самурайской стражи Поселения и губернатор Канагавы, в чьей юрисдикции находилась и Иокогама. Они были одеты в широкие штаны, кимоно и поверх них мантии с широкими, похожими на крылья плечами; мантии были перехвачены в талии поясами, за которые у каждого были заткнуты два меча. С первого взгляда было ясно, что все они чувствовали себя неловко и внутренне кипели от возмущения. На рассвете вооруженные солдаты с беспрецедентной злобой забарабанили прикладами в двери таможен Иокогамы и Канагавы, вызывая высших чиновников и губернатора в миссию для безотлагательной беседы, назначенной на полдень, — спешка также до сих пор невиданная.

Меж двумя сторонами сидели переводчики: японец — на коленях, а швейцарец Иоганн Фаврод — скрестив ноги под собой. Их общим языком был голландский.

Встреча длилась уже два часа — английский переводился на голландский, голландский — на японский, тот — опять на голландский, потом на английский. Все вопросы сэра Уильяма понимались неправильно, оставались без прямого ответа или требовали многократного повторения; дюжиной различных способов «испрашивалась» отсрочка для того, чтобы «посоветоваться с вышестоящими властями о проведении рассмотрения и расследования», и «О да, в Японии рассмотрение весьма отличается от расследования. Его превосходительство губернатор Канагавы объясняет в деталях, что…», и «О, его превосходительство губернатор Канагавы желает подробно объяснить, что его юрисдикция не распространяется на Сацуму, которая является отдельным княжеством…», и «О, но насколько известно его превосходительству губернатору Канагавы, обвиняемые с угрозами выхватили пистолеты и признаны виновными в несоблюдении древних японских традиций…», и «Сколько, вы говорили, иностранцев находились в этой группе и должны были пасть на колени?.. но наши обычаи…»

Скучные, долгие, запутанные лекции на японском, которые произносил губернатор, прилежно переводившиеся на отнюдь не беглый голландский, а потом переводившиеся ещё раз на английский.

— И не церемоньтесь с ними, Иоганн. Все, как я сказал, слово в слово.

— Я так и переводил, сэр Уильям. Каждый раз. Но я уверен, что этот кретин переводит неточно — и то, что говорите вы, и то, что говорят джапы.

— Ради бога, мы все это знаем. Разве когда-нибудь было по-другому? Прошу вас, заканчивайте с этим.