Гайдзин

— Ну и ладно. Мы можем свою купить. — Она села в кресло напротив рабочего стола и посмотрела на него. Руки на коленях. В ожидании. Уверенная, что теперь пришла пора ей прикусить язык и ждать, когда он откроет рот. Она сделала свою часть дела, приехав сюда. Возможно, взяла на себя слишком много, приехав без предупреждения, но она тщательно подумала об этом и сделала все, что могла, написав письмо, и представляла себе эту встречу час за часом во время тошнотворных месяцев, проведенных в море, во время штормов и однажды, в Китайских морях недалеко от Сингапура, во время мятежа пассажиров-китайцев, путешествовавших четвертым классом — среди них оказались пираты, — который был подавлен беспощадно и с большим кровопролитием; Джейми был её путеводной звездой, и вот теперь пришло время окончательных ответов на все вопросы.

— Он скверный человек, этот Джейми Макфей, — сказала ей мать, когда она объявила о своём решении. — Я говорила это не раз и не два, и добра ты от него не жди, девочка. Его письма не то что обнадеживают, а как раз наоборот.

— Я твердо решила поехать, ма, дорогая. Папа одолжит мне денег?

— Да, если ты его об этом попросишь.

— Я твердо решила поехать. Я должна. Мне двадцать восемь лет. Я стара. Давно прошел тот возраст, когда девушки обычно выходят замуж. Я ждала так долго и готова ждать ещё три года, если понадобится, но… это сейчас или никогда. Я приняла решение. Ты понимаешь, ма?

— Да, я понимаю. Только… ну, по крайней мере, ты будешь с ним, ты будешь со своим мужчиной, если вы поженитесь, не как я.

Она увидела слезы и выслушала советы, никогда не дававшиеся раньше, секреты, никогда не поверявшиеся даже шепотом, а потом её мать сказала:

— Благословляю тебя, девочка, езжай с Богом, милая. Пойдем скажем твоему па. — Он был отставным майором Индийской армии, в которой прослужил двадцать пять лет, восемнадцать из них — во вновь сформированном Гуркхском полку; домой в отпуск он приезжал раз в два-три года, пока раны не заставили его выйти в отставку, с которой он так и не смирился.

— Хорошо, девочка моя, поезжай, я даю тебе своё благословение с двумя условиями, — сказал он. — Если он отвергнет тебя, передай ему, что я найду его и убью, и второе — если он когда-нибудь обесчестит тебя, обидит или сделает тебе больно, отрежь ему то, что у него меж ног болтается — я одолжу тебе свой кукри, юному Дункану он не понадобится ещё лет десять.

— Да, папа. — Этот кукри, гуркхский нож, был самой дорогой для него вещью. Она была старшей из трех сестер, их брату было восемь, и она первой покидала отчий дом — дети Британии были детьми для империи.

Джейми подбросил углей в камин и передвинул свой стул ближе к ней, прежде чем сесть в него. Он взял её за руку.

— Морин, три месяца назад я написал тебе.

— Ты написал много писем, их все равно никогда не хватало, — беззаботно ответила она, чтобы выиграть время и подготовиться.

— Во всех моих письмах за последний год я пытался, как только мог, дать понять, что здесь не место для леди. Это не Индия, где есть полковая жизнь, и…

— Я никогда не была в Индии, как тебе известно, Джейми, мама побывала там однажды и больше уже не возвращалась. — Она взяла его руку в свои. — Не расстраивайся, это место может стать чудесным, поверь мне. Это уж женская забота. Я могу сделать его чудесным.

Горло ему сжало так, что было трудно дышать. Легкого пути тебе не видать, кричал ему его мозг, говори, или ты никогда уже этого не скажешь, говори прямо сейчас! Конечно, это нечестно, но ты и так был с нею нечестен, нечестен столько лет, ты подлец, что украл у неё все эти годы, Боже, вот уже три года, как вы помолвлены, и до этого ты знал её ещё два, и ты подлец, признай это и быстро все скажи. Ну! Поток хлынул:

— Три месяца назад я написал тебе, что мне казалось… оно, должно быть, пришло после того, как ты уехала… я подумал, что будет разумно, если мы разорвем нашу помолвку и ты забудешь меня, и что мне ужасно жаль, но так будет лучше для тебя, а я не вернусь домой и буду жить и работать здесь, я не уеду из Азии, пока не буду вынужден, если заболею или… я не уеду, не могу уехать, я люблю Азию, люблю свою работу, и нет никакой надежды, что ты будешь здесь счастлива, я не стою этого, и я признаю, что бесчестно обманул тебя, но мы не можем пожениться, это невозможно, а теперь, когда я начинаю своё дело… — Он замолчал, чтобы перевести дыхание, потом хрипло добавил: — Я не знаю, что ещё сказать, говорить больше нечего, кроме как ещё раз извиниться… вот.

Он отнял у неё свою руку. Желудок болезненно сжимался. Из кармана появился платок, он промокнул вспотевший лоб.

— Извини, — неловко произнес он, встал, снова сел, потом повертел в руках бокал. — Извини.

Её руки лежали на коленях. Глаза смотрели сосредоточенно и открыто, её взгляд ни на минуту не покидал его лица.

— Не извиняйся, — мягко сказала она, лишь едва заметно нахмурившись. — Такое случается, дружок.

У него отвисла челюсть.

— Так ты согласна?

Она рассмеялась.