Галактический консул

— Кстати, вы не примеряли роль соглядатая к себе? — спросил он. Если оперировать словарем шпионской литературы, то «легенда», с какой вы внедрились в миссию, также весьма уязвима. Хотя должен заметить, что еще больше вы тянете на неплохого агента спецслужб по выявлению инопланетных наблюдателей. Не преувеличены ли слухи о тихой смерти земной контрразведки?

— Даю вам честное слово, — торжественно произнес Кратов. — Я рядовой плоддер со слабыми навыками вождения небольших космических посудин. Не больше и не меньше. Истиносвет не гаснет. А если вот так же впрямую я спрошу вас?..

— Вне всякого сомнения, я отвечу отрицательно. И тоже поклянусь самой страшной клятвой. Так что давайте считать, что Иовуаарп и впрямь утратили интерес к своим дальним сородичам.

— Давайте… Кстати, что вообще могло его возбудить, этот интерес?

— Масса причин. Например, сострадание. Как вы могли предположить, Иовуаарп и Аафемт — одна раса. Распавшаяся на две неравные половины в незапамятные времена. И материнской расе невыносимо тяжело смотреть на то, как вырождаются, изводят самих себя ее заблудшие дети. И больно сознавать, что нет никакой возможности убедить этих заигравшихся в жестокие игры детишек покинуть горящую песочницу…

— Любопытно, что же хорошего может им предложить взамен упомянутая материнская раса? Как общеизвестно, условия обитания на планете Эаириэавуунс еще более далеки от райских.

— Не забывайте, Константин, что о всякой разумной расе известно лишь то, что она пожелает о себе сообщить. Я не исключаю возможности, что Иовуаарп из каких-то своих соображений ввели Галактическое Братство в заблуждение. Дали искаженную информацию о собственном мире. На самом деле нет на Эаириэавуунс никаких нефтяных болот. А, напротив, есть прекраснейшие голубые небеса, подпираемые белоснежными вершинами гор, с которых сбегают хрустально-чистые воды и теряются в зеленых полонинах…

— Зачем бы им учинять такой вселенский розыгрыш?

— Это землянам нечего скрывать от посторонних глаз. А обитателям Эаириэавуунс, очевидно, есть. Но я теряюсь в догадках, что же именно.

— Не оттого ли предки нынешних Аафемт дали деру из этих райских кущей?

— Я как ксенолог, долгое время занимавшийся историей этого вопроса, на основании свежеполученных сведений готов предложить очень интересную гипотезу. Что нам стало ведомо об Аафемт? Первое: они чужие на Уэркаф. Второе: предполагаемая численность их весьма невелика, что-то около двух миллионов. В этих рамках она удерживается искусственно, методами довольно варварскими, прокрустовыми. Я говорю об Очищениях… По нашим обычным понятиям — психоз. И все же два миллиона разумных существ воспринимают это регулярное самоистребление как нечто естественное, само собой разумеющееся.

— Биссонет не уставал повторять, что они здесь все сумасшедшие…

— Он близок к истине. Хотя эта догадка строилась у него на одних эмоциях. Аафемт действительно ненормальны. Десятки поколений искусственного отбора по признаку отклоняющегося поведения! Этим миром правили безумцы. И они оставляли в живых только себе подобных.

— Почему же материнская раса выжидала так долго? Или ей был любопытен результат такого небывалого эксперимента?

— Допустим, что она не выжидала. Она просто не могла вовремя вмешаться.

6

— Не могу поверить, что такое возможно, — сказал Кратов, нахмурившись.

— Возможно, друг мой… — командор помолчал. — Позвольте небольшое отступление. Вы знаете, что такое авангардизм?

— Кто же не знает? — пожал тот плечами.

— На Земле всегда были люди, воспринимающие реальный мир иначе, нежели мы с вами. Когда они пытаются отразить свои ощущения словами, красками или поступками, их творчество вызывает у большинства окружающих непонимание, подсознательное отторжение. В самом деле, когда художник рисует черный помидор или зеленокожую женщину с тремя глазами, то естественнее всего предположить, что он страдает особой разновидностью дальтонизма или что у него серьезные психические нарушения параноидального характера…

— Не из обычных людей

Тот, кого манит
Дерево из цветов[20]

— продекламировал Кратов.

Дилайт кивнул:

— «Но я так вижу!» — защищаются они. И мы, серые обыватели, в силу присущей нам терпимости соглашаемся, сохраняем за ними право на искаженное мировосприятие. Иногда даже притворяемся, будто нам что-то ясно в этой неумелой мазне, в этих бессмысленных сочетаниях слов и звуков, в этих подчеркнуто противоестественных телодвижениях, которые они называют танцами или сценическим действием. Или питаем надежду, что все их творчество — некая норма, попросту нам недоступная. Что они в чем-то опережают нас.

— Что в этом дурного? — осторожно спросил Кратов.