Галактика

Ленчик послушно прочел все бумаги, Ваграм Васильевич подал ему для подписи свою авторучку, Ленчик нашел первую графу для подписи и, к немалому изумлению Мочьяна, вычеркнул свою фамилию. Впрочем, Ваграм Васильевич, видимо, подумал, что он вычеркнул как раз не свою фамилию…

— Как так? — уставился он на Ленчика. — Ты в присутствии товарища из управления отрицаешь мое участие в разработке методики, в экспериментах, в технологии даже? Да как это прикажете понимать? — В горестном недоумении уставился он теперь уже на «товарища из управления».

— Я вычеркнул не вас, Ваграм Васильевич, а себя, — сказал Ленчик, повергнув Ваграма Васильевича в еще большее недоумение. Бедный Ваграм Васильевич! Ему предстояло пережить еще один удар… — Это идея Ольги Михайловны, — заявил Ленчик. — Я лишь… я исполнял лишь.

— Ба! — воскликнул потрясенный Мочьян. — Этого еще не хватало… И здесь мадам Виноградова! Но это невозможно! Чушь, молодой человек. Чушь!

Конечно, чушь. Одно дело, когда твоим соавтором оказывается молодой, никому не известный техник-лаборант — исполнитель и только, и совсем другое, когда известный на всю страну архитектор, автор самостоятельных изобретений, без всяких соавторов… Чушь, конечно, кому это не ясно? Но переубедить техника Ваграму Васильевичу так и не удалось.

И настали для нас черные дни. Для нас, конечно, сказано слишком — для Ольги Михайловны да для Ленчика. Вахтера из будки изъяли, дверь в будку опечатали, а дабы не нашлось любителей-фотографов, пожелавших запечатлеть «хрустальный дом» с крыши лаборатории стройматериалов или с забора, по приказу директора «впредь до завершения патентования нового стройматериала» «хрустальный дом» затянули старым брезентом, пропитанным маслом, бензином и еще черт те чем. Этим брезентом, как утверждали лаборанты-стройматериаловцы, монтажники в свое время закрывали пресс-гигант, когда над ним была разобрана крыша.

А потом вдруг… Вспоминать даже неприятно. А потом вдруг однажды в институт заявился долговязый Олежечка. Вообще-то в институте он бывал и раньше — по семейным, так сказать, делам… Впрочем, как очень скоро выяснилось, и на этот раз он пришел по сугубо «семейным делам».

— Старик! — радостно приветствовал он меня от порога. — Сколько лет, сколько зим!

Эдакий очаровательный дылда с несокрушимым оптимизмом! И такая роскошная улыбка!.. Все мои дамы моментально «потеряли глаза».

— Слушай, старик, — похлопывая меня по плечу и просто сияя от счастья, что разыскал наконец закадычного друга, заговорил, как ему казалось, шепотом, конфиденциально, Олежечка на всю комнату, — тут у вас работает один чудик, «твердую воду», говорят, изобрел. Познакомь меня с ним — маман мне все уши о нем прожужжала… А? Будь другом.

Познакомил. Он бы и сам познакомился — без моего посредничества. Так уж лучше со мной, решил я, все же чувствуя что-то недоброе.

Ленчика мы нашли у пресса. Готовил к разрушению железобетонную плиту. Вяло как-то возился у пресса, словно старик. Грустное зрелище.

— Вот этот шибздик? — удивился Олежечка. Пригляделся повнимательней и уверенно заявил: — Он. Знакомь, старик.

Он сам представился:

— Олег Виноградов. — И, широко, от души улыбаясь, уточнил: — Сын божьей милостью профессора Виноградовой.

Но Леонид, видимо, догадался об этом еще раньше. Стушевался, опять не знает, куда девать руки…

— Слушай, старик, — доверительно наклонился к нему Олежечка. — Ты ж не свихнулся, а? Ну, маман, я понимаю, осень и все такое… Но ведь тебе-то двадцать, двадцать три от силы? Ну, нелепо, старик, а? Смеются ведь. Доктор архитектуры, без пяти минут академик и… Да ладно, не в должностях дело. Просто по-человечески пойми: ты и я. Хе! Папаша… Ну? Внятно объясняю ситуацию? Нелепо ведь. Иду я по прошпекту, кадрирую, так сказать, под ручкой кое-что… Прыскает в ладошку, старик. «С кем это твоя мамочка? Он и есть? Хи-хикс…» Это она про тебя, старик. Внятно? Нелепо, неуж сам не понимаешь? Да и муж… Отец, стало быть, мой есть ведь, никуда не делся. Ну, повздорили, ну, развелись… Все бывает в нашей жизни. Я, может, сам уже того… Папаша. Внятно? Так ведь он, мой папаша, у нас бывает в доме регулярно. Представь кино: ты, понимаешь, с маман… ну, естественно, жизнь есть жизнь, куда денешься? А тут вваливается папаша… С букетом, с шоколадом. Регулярно, между прочим. Внятно? Он, может, еще не все потерял, надеется, а? Ну, старик, очнись!..

— Да, да, — и в самом деле очнулся Леонид. — Вы правы, нелепо все это. Вы правы. Спасибо за совет. Я — я все знаю. Извините.

— Ну и вот! — обрадовался Олежечка. — Я же знал — затемнение, с кем не бывает? Жизнь есть жизнь. Извини, что не так, а, старик?

Он в знак доброго расположения к нам похлопал по плечу сначала Леонида, потом меня… Леонид под его могучей дланью сжался, такой маленький, такой тщедушный… Смотрит куда-то мимо, в пол.

— Будем друзьями! — крикнул уже от двери Олежечка… Хм, Олежечка… А ведь она его только так и зовет, и без всякой иронии к тому же. Вот дела!