Галактики как песчинки

— Вот интересный вопрос, — задумчиво проговорила я, как бы обращаясь в пустоту. — Кто же первый высказал соображение насчёт родства?

Отец ещё больше смутился. Однако ответил:

— Ну... В общем, я.

— И каковы были ваши мотивы, сэр? Вы опасались, что наши отношения повредят делу, или вами руководил страх за меня?

На сей раз он промолчал. Тогда я обратилась к Анн-Мари:

— А ваше мнение, мэм?

— В свете того, что мне известно об этой миссии, — бесстрастно произнесла она, — скорее второе, чем первое. Лично я не думаю, мичман, что ваше родство с руководителем группы сильно повредит заданию.

Вновь повернувшись к отцу, я спросила:

— Итак, к кому я должна идти?

Он обречённо вздохнул:

— Ты даже не спросила, что это за задание.

— Каким бы оно ни было, я согласна.

— Почему, мичман? Личные мотивы?

— Никак нет, сэр. Раз мою кандидатуру предлагали, несмотря на наше родство, значит я действительно пригожусь вам.

Отец поднялся с кресла.

— Ладно, сдаюсь. Однако не спеши. Сперва мне нужно связаться с адмиралом Дюбарри.

— В этом нет нужды, коммодор, — отозвалась Анн-Мари. — Адмирал-фельдмаршал ждёт мичмана Леблан, — тут она быстро взглянула на часы, — через двадцать три минуты.

Отец укоризненно посмотрел на неё:

— Чёрт побери! Так всё это было подстроено?

— Да, сэр. Адмирал Дюбарри попросил меня разыграть маленький спектакль. Во-первых, чтобы лишний раз проверить вашу дочь на сообразительность, а во-вторых — дать ей возможность самой сделать выбор, без какого-либо давления со стороны. Она вполне могла принять ваш аргумент насчёт родства и дальше не настаивать.

Отец досадливо закусил губу.

— Я должен был догадаться. Я же знал, какая вы хорошая актриса, фрегат-капитан. Вам бы не в армии служить, а сниматься в фильмах госпожи Гарибальди.

Анн-Мари усмехнулась:

— Я об этом подумаю... когда закончится война.

11

Когда я вошла в лифт и уже протянула руку, чтобы нажать нужную кнопку, меня остановил окрик: «Подождите!». А спустя несколько секунд в кабину стремглав влетел молодой парень в славонском военном мундире. Он был худощав, почти моего роста, чуть ниже, лет шестнадцати, максимум семнадцати на вид. Короче, ещё сопляк.

А однако, этот сопляк был офицером, лейтенантом, о чём свидетельствовали погоны и соответствующая надпись на именной планке. Звали его П. Валько. На каком слоге делать ударение — не ясно. Для себя я решила, что на втором — так звучит лучше. Волосы у него были русые, гораздо длиннее положенного по уставу, лицо — круглое, скуластое, глаза — карие, широко расставленные, взгляд — дерзкий, задиристый. Этим самым задиристым взглядом он смерил меня с ног до головы и произнёс:

— Привет, прапор! Мне на шестой ярус.

— Сам дурак, — ответила я, нажимая соответствующую кнопку. — Никакой я не «прапор», а земной мичман. То есть лейтенант, равный тебе по званию. Разбираться надо.

Валько фыркнул:

— Глупая девчонка! Шуток не понимаешь, что ли?

При этом он тряхнул головой, его волосы слегка взметнулись, и на виске взблеснула сенсорная пластина компьютерного импланта. Теперь мне всё стало ясно — и его нагловатое поведение, и «неуставная» длинна волос, и то, почему он, такой молодой, уже офицер. Валько был кибером — или, как официально называлась его специальность, системным оператором кибернетических устройств. Проще говоря, он был высококлассным инженером-математиком, который через свой имплант мог управлять компьютерами на базовом, цифровом уровне. Это не шло ни в какое сравнение с ментошлемами; установленное через имплант соединение делало мозг оператора частью компьютерной системы, человек и машина как бы сливались в одно целое.

Киберы были очень ценными специалистами, но их карьера не отличалась долговечностью. Лет через десять активной деятельности, самое большее через пятнадцать, они теряли профессиональную пригодность, удаляли имплант и уходили на покой с многомиллионным банковским счётом, внушительной пенсией и роскошным букетом нервно-психических расстройств. Те же из них, кто не в силах был расстаться с имплантом, вскоре сходили с ума и остаток своих дней проводили в кататоническом ступоре, имея возможность общаться с внешним миром только через соединение с компьютером. Однажды я видела документальный фильм про таких людей, там показывали госпиталь, где их содержали. Подключённые к системам жизнеобеспечения киберы-кататоники здорово напоминали пребывающих в коме больных, с тем только различием, что их разум функционировал, вечно блуждая в дебрях виртуальных реальностей — разумеется, автономных, без возможности доступа к глобальной сети. Эти «бескрышные» гении с отключёнными нравственными тормозами были способны на что угодно — от мелкого хулиганства до крупномасштабных информационных диверсий. Просто так, не корысти ради, а по причине своего сумасшествия...

— Ну, чего вылупилась? — сердито произнёс Валько; очевидно, мой взгляд был весьма красноречив. — Кибера никогда не видела? Так можешь потрогать. Не бойся, я не кусаюсь.

— Извини, — пробормотала я сконфуженно. — Просто... так неожиданно.