Галактики, как песчинки

Склонив Анину голову набок, я сделала ей в шею инъекцию синергина, нейтрализуя действие парализатора. Подождав, когда она начнёт проявлять признаки жизни, я вколола ей диметилатропина.

Через полминуты Аня подняла голову, распахнула глаза и уставилась на меня мутным, бессмысленным взглядом. Зрачки её были расширены, дыхание глубокое, учащённое — явное свидетельство, что наркотик подействовал.

Она резко дёрнулась, благо Валько с Олегом надёжно удерживали её. Аня тихонько заскулила, из уголка её рта потекла слюна.

— Молчать! — властным тоном приказала я. — Сидеть смирно. Отвечать на мои вопросы. Ты поняла меня?

— Да.

— Кто ты? Откуда? Расскажи о себе.

— Кореева Анна. Родилась в городе Артёмовске, Петропавловский уезд, Христовоздвиженская губерния, двадцать шестого августа три тысячи пятьсот…

— Нет! — перебила я. — Говорить правду. Только правду. Назови своё настоящее имя.

— Я… не могу сказать.

— Ты должна. Отвечай!

Она вяло мотнула головой:

— Мне нельзя.

— Почему?

— Запрещено.

— Кем?

— Мной.

— Я снимаю запрет, — сказала я. — Разрешаю отвечать.

— Ты не можешь разрешить. Мне нельзя об этом говорить.

— Чёрт! — отозвался Валько. — Она что, зомби?

— Ты психокодирована? — спросила я.

— Да, — последовал короткий ответ.

Вот так-так! Никогда бы не подумала. Аня не производила впечатление человека безынициативного, с притуплённой интуицией, лишённого смекалки и творческого воображения. Как раз наоборот…

— Психокод подавляет твои мыслительные способности?

— Нет.

— Почему?

— Он включается, когда нужно.

— А именно?

— Не могу сказать.

Валько вполголоса прокомментировал:

— Какой-то новый способ кодирования. Не всеобъемлющий, а тонкий, ситуационный. В обычных обстоятельствах он не действует, а срабатывает лишь при определённых условиях. Например, после приёма наркотиков, при сильном алкогольном опьянении или продолжительном болевом воздействии.

— Похоже на то, — согласилась я. — И похоже, что он не такой эффективный, как глубинный психокод. На некоторые вопросы она всё-таки отвечает. Следовательно, мы можем кое-что выяснить.

Аня снова начала дёргаться. Я прикрикнула на неё:

— Сиди смирно! Подчиняйся мне! Отвечай: что с моим отцом и Анн-Мари?

— Не могу сказать.

— Однако ты знаешь, что с ними случилось?

— Да.

— Они… — мой голос сорвался от волнения. — Они живы?

— Да.

— Они захвачены в плен?

— Не могу сказать.

— Они пленники твоих товарищей?

— Не могу сказать.

— Их жизни грозит опасность?

Молчание. В Аниных глазах мелькнуло что-то вроде растерянности. Очевидно, вопрос был поставлен слишком расплывчато. Я попробовала уточнить:

— Есть ли вероятность, что они погибнут?

— Каждый может умереть. Все мы ходим под Богом.

— Ишь ты, философ, твою мать! — выругалась я. — Их могут убить твои товарищи?

Категорическое:

— Нет.

— Что вы собираетесь с ними делать?

Опять молчание. Я конкретизировала:

— Вы намерены отпустить их на свободу?

— Да.

— Когда?

— Не могу сказать.

— Их плен продлиться долго?

— Зависит от обстоятельств.

— От каких?

— Не могу сказать.

Тут я не выдержала и схватила Аню за горло.

— Теперь слушай меня внимательно, сука. У тебя какой-то тонкий, ситуационный психокод. Значит, тебе должно быть присуще чувство самосохранения. Сейчас ты мне скажешь, где вы держите отца. Если не можешь сказать прямо, то намекни. Иначе, клянусь всеми святыми, я задушу тебя. Ты поняла меня?

— Да.

Я крепче сдавила её горло.

— Говори! Приказываю тебе!

— Розовые слоники… — прохрипела она. — Голубые кролики…

Мысль о том, что у Ани начался бред, не успела оформиться в моей голове. В следующий момент перед глазами у меня потемнело, пол под моими ногами развёрзся, и я начала падать в бездну. Раздался громкий хлопок, от которого зазвенело в ушах…

Я висела в пустоте, не чувствуя своего тела… Хотя нет, тело я чувствовала — но не чувствовала его веса. В ушах продолжало звенеть. Моя рука прикоснулась к чему-то мягкому, тёплому… Я наконец сообразила раскрыть глаза и увидела перед собой Аню. Судя по выражению её лица, она находилась в наркотической полудрёме. Рядом с ней парили Валько и Олег.

Именно парили. Все мы парили в невесомости, а вокруг нас вращалась небольшая комната без какой-либо мебели, без окон и дверей, с голыми стенами и излучающим ровный белый свет потолком. То есть, конечно, это мы вращались посреди комнаты — но, как установил ещё в древности Эйнштейн, любое движение в природе относительно.

Также вместе с нами парило в невесомости несколько странных предметов. Один из них, самый крупный, сильно напоминал кусок дивана из гостиной Кузнецова. Того самого дивана, на котором ещё недавно сидели Валько, Олег и Аня. Другие предметы, поменьше, представляли собой клочки коврового покрытия и, по-видимому, куски строительного металлопластика.

Наши с Вальком взгляды встретились. Он что-то произнёс, однако из-за звона в ушах я ничего не разобрала. Олег неуклюже задрыгал руками и ногами, едва не угодив локтем мне в лицо. Я схватила его за плечи, притянула к себе и прокричала на ухо:

— Прекрати брыкаться!

Он расслышал и подчинился. Бледность его лица свидетельствовала о том, что от невесомости его слегка тошнит. А может, и не слегка.