Галантные дамы

Брат мой, проведя несколько дней с матерью и бабкой, жившими при дворе, уехал затем к отцу. Но по прошествии некоторого времени, совершенно разочаровавшись в литературных занятиях и поняв, что сие не его призвание, покинул родных и отправился воевать в Пьемонт и Парму, где и прославился ратными подвигами. Так провел он в войнах пять или шесть месяцев и все это время носа не казал домой; наконец приехал повидаться с матерью, по-прежнему состоявшей при королеве Наваррской, а двор тогда находился в По; встретив королеву после вечерни, он почтительно приветствовал ее. Королева была любезнейшей дамою в мире; она весьма обрадовалась брату и, опершись на его руку, целый час или два прогуливалась с ним по церкви, расспрашивая о пьемонтских войнах в Италии и многих других вещах, на каковые вопросы брат отвечал столь подробно и красноречиво (а он за словом в карман не лазил), что королева осталась очень довольна как беседою, так и созерцанием собеседника, отличавшегося красотою, благородным обликом и молодостью (ему сравнялось тогда двадцать четыре года). Наконец по завершении сей длинной беседы – а характер и природа высокодостойной королевы были таковы, что она любила вести долгие занимательные разговоры и между тем, слово за слово, прогуливаться вместе с собеседником, – подвела она брата к гробнице госпожи де Ла Рош, скончавшейся три месяца тому назад и, взявши его за руку, спросила: «Кузен (она называла его так потому, что одна девица из рода д’Альбре вышла замуж за дворянина из семьи Бурдей, чем, впрочем, я отнюдь не собираюсь бахвалиться и пользоваться), не чувствуете ли вы, как что-то трепещет и шевелится у вас под ногами?» – «Нет, сударыня», – сказал он. «А подумайте-ка получше, кузен!» – настаивала королева. На это брат отвечал: «Сударыня, стараюсь изо всех сил, но ничего не чувствую, да и чувствовать не могу, ибо ступаю по каменным плитам». – «Ну так сообщаю вам, – сказала тогда королева, не мучая более брата загадками, – что вы стоите на могиле, а значит, и на прахе несчастной, погребенной здесь госпожи де Ла Рош, которую так любили. И поскольку душа человека продолжает жить и чувствовать после его смерти, нет сомнений в том, что прах этой достойнейшей дамы, столь недавно покинувшей сей мир, встрепенется под вашими ногами. И толстая каменная плита, помешавшая вам ощутить сей трепет усопшей, – не помеха. Потому и прошу вас оказать ей почести, подобающие умершим, а особливо страстно любимым, – иначе говоря, прочтите над могилою „Pater noster“, „Ave Maria“ и „De profundis“ и окропите ее святою водой в доказательство того, что вы столь же верный возлюбленный, сколь и добрый христианин. А я вас оставляю». И с этими словами королева удалилась. Покойный мой брат не замедлил исполнить все, ею приказанное, вслед за чем вновь пошел к королеве, которая встретила его шутливыми упреками, будучи великой искусницей в словесных проказах и остроумии.

Вот каков был милостивый нрав сей принцессы, что с должной мягкостью и добротою выполнила тяжкую свою задачу, посвятив моего брата в печальную новость.

Любезные ее речи напоминают мне эпитафию на могиле одной куртизанки, погребенной в Риме, в церкви Санта-Мария дель Пополо; на гробнице ее было начертано: «Quaeso, viator, ne me diutius calcatam amplius calces» (Прохожий, ты, кто столько раз меня топтал, давил и тряс, не топочи на сих камнях, оставь в покое бедный прах). По-латыни изречение это более коротко и емко. Но я привожу и перевод для развлечения читателя.

Итак, завершая сию часть, скажу, что нет ничего удивительного в изречении той испанской дамы, услышанном ею от прелестниц, много любивших и любимых, коим нравятся похвалы, комплименты и превозношения, хотя от былой их красоты ничего уж не осталось; самое большое удовольствие, какое вы можете доставить им, – это заверить, что они ничуточки не изменились и не постарели с годами, особливо же от талии и ниже.

Я слышал историю об одной красивой и достойной даме, сказавшей другу своему: «Уж не знаю, какие тяготы принесет мне в будущем старость (а было ей пятьдесят пять лет), но, слава богу, я никогда еще так резво не занималась любовью, как нынче, и никогда еще она не доставляла мне столько услад. Коли оно так будет и впредь, до самых преклонных лет, мне и старость не страшна, и не жалко прожитой жизни».

Итак, относительно любви и любострастия я привел и здесь, и в других суждениях достаточно примеров, не слишком, впрочем, подробно трактующих нынешний сюжет. Обратимся же теперь к другой максиме, говорящей о том, что красота прелестниц наших, от талии и ниже, не вянет с приходом старости.