Галантные дамы

Однако в его царствование стали входить в моду великие пасквилянты, среди которых затесались даже некоторые придворные любезники (коих не буду называть по именам); они пренеприятно досаждали досточтимым нежным созданиям – всем скопом и в отдельности, притом самым высокородным, – так что кое у кого из этих насмешников дело потом доходило до настоящих ссор и поединков, и они кончали плохо; притом не потому даже, что им приходилось признаваться в содеянном, – такого не случалось, иначе их близким пришлось бы облачиться в траур, ибо король не потерпел бы малой кары за нападки на великих сих. Другие же строили хорошую мину при неважной игре, твердя, себе самим на посрамление, тысячи положенных в таких случаях опровержений, бессильно повисавших в воздухе, и словно божью росу испивая тысячи оскорблений, не осмеливаясь дать отпор: ведь тогда дело пошло бы о жизни и смерти. Посему – отнюдь не редко – мне случалось с удивлением взирать на людей, охочих позлословить на счет ближнего, но позволявших другим бессовестно и вовсе безнаказанно оскорблять себя. При всем том им удавалось поддерживать о себе мнение как о людях бесстрашных; однако же такой урон своей чести они были готовы стерпеть, не осмеливаясь и слова промолвить.

Помню один дрянной памфлетишко, составленный против некой очаровательной и отменно добродетельной вдовы, которая была не прочь обручиться с весьма высокородным вельможей, к тому ж молодым и недурным собой. Нашлись люди (притом я доподлинно знаю кто), не желавшие такого брака и вознамерившиеся отвратить от него этого влиятельного сеньора, – они-то и сочинили сию писулю, одну из самых неприличных из всего, что я видывал в этом роде; там они сравнивали вдову с пятью-шестью великими блудницами древности, знаменитыми любострастницами, коих она якобы всех собою превзошла. Те, кто выпустил пасквиль в свет, сами же представили его будущему мужу, уверяя, что он сочинен другими, а им одолжен на время. Но, не сумев обмануть его, должны были выслушать в ответ десять тысяч оскорблений, обращенных как бы не к ним, а к неизвестным виновникам, – и пропустили их мимо ушей, хотя считались храбрыми и воинственными. Однако вельможа призадумался, ибо в пасквиле – дабы придать ему правдоподобия – было перечислено и много действительных мелких происшествий; но года через два сей союз все же был заключен.

Король был так великодушен и добр, что вовсе не споспешествовал подобным людям, не перебрасывался с ними в сторонке от всех игривым словцом, хотя любил веселые шуточки, – он не желал, чтобы чернь упивалась ими, ибо сравнивал свой двор с самой знаменитой и великолепной из всех красавиц мира, с признанным воплощением совершенств, – и не позволял пустым, бессовестным болтунам неуважительных слов на этот счет; по его разумению, не подобало при французском дворе говорить о римских, венецианских и иных куртизанках – и не все, что дозволено делать, позволительно высказывать вслух.

Вот как благородно относился монарх к слабому сословию; даже в свои последние дни, когда, как я знаю, ему хотели внушить отвращение к неким весьма влиятельным, достопочтенным и прекраснейшим собою сеньорам, якобы замешанным в громкие дела, затрагивающие и его особу, он не желал ничему верить и был к ним радушен, как никогда, пировал с ними – и умер, провожаемый их благословениями и орошаемый обильными слезами, что они пролили над его телом. И еще долго они поминали его добром, особенно когда настал черед править Генриху III, каковой, по возвращении своем из Польши получив о них дурное донесение, раздул из малости, как ему случалось и прежде, великое дело и стал непримиримым стражем их нравственности, ополчась как на них, так и на многих других, тоже мне известных, из-за чего снискал к себе их сугубую ненависть, в немалой степени ускорившую и несчастье его правления, и его собственную гибель. Я мог бы привести некоторые подробности всего, что там случилось, но остерегусь, чтобы не поддаться искушению провозгласить всякую женщину склонной к мстительности и – сколь бы много времени ни протекло – готовой привести задуманное в исполнение; ведь среди них гораздо более тех, чье негодование лишь сперва пламенеет обжигающим жаром, но со временем успокаивается и стынет, пока вовсе не погасает. Вот почему следует особенно остерегаться первых вспышек и уповать на время, которое отразит их удары; однако безумный пламень, порывистость и дар долго дожидаться удобного часа могут у некоторых – не скажу многих – натур не угаснуть до самой их кончины.

Иные считают, будто король, ведя беспощадную войну со всем дамским полом, стремился искоренить женскую греховность, как если бы это могло чему-нибудь помочь: ведь надо признать, что натура этих очаровательных существ такова, что чем строже запрет, тем сильнее разгорается пламень, и уследить за всем невозможно. Да и опыт мне подсказывает, что никакие преграды не способны остановить кого-либо на столь исхоженном пути.