Галантные дамы

Возвращаясь к Сципиону, добавлю, что сей полководец не довольно хорошо знал военные обычаи в отношении трофеев и реквизиций: по словам одного нашего военачальника, нет добычи заветней, чем захваченная в плен женщина; он насмехался над теми своими товарищами, что при осаде и взятии городов запрещали солдатам посягать на женскую честь, говоря, что все бабы любят военных куда более штатских, а жестокое обращение победителя только сильнее разжигает у них аппетит, и не о чем, мол, тут долго рассуждать: удовольствие при них, супружеская честь не посрамлена, ибо имело место насилие, так чего же еще женщине и желать?! К тому же подобным способом женщины часто спасают жизнь и достояние мужей своих – взять хотя бы прекрасную Эвною, жену Богуда (или Боккуса), царя Мавританского; этой женщине и ее мужу Цезарь подарил огромные богатства – не столько, надо полагать, за то, что царь взял его сторону, – как Юба, царь Вифинии и властитель Помпеи, – сколько за красоту жены, с которой Цезарь вкусил блаженство.

Не стану распространяться о прочих преимуществах этого рода любви, хотя таковых и немало; однако, по словам того самого военачальника, многие соратники его, чтя старинные военные обычаи, приказывали оберегать честь дам, у коих следовало вначале спросить согласия, а уж после решать, как с ними обходиться; возможно, они рассуждали подобно нашему Сципиону, который, если вы помните вышеприведенный рассказ, поступил точно собака на сене, что и сама не ест, и другим не дает; взять хотя бы несчастного Масиниссу, многажды проливавшего кровь за него и за народ римский и немало трудов и усилий положившего во славу его; Сципион отнял у сего героя прекрасную царицу Софонисбу, самый главный и драгоценный военный трофей, а отняв, отослал ее в Рим, дабы она прожила там остаток своих дней презренною рабыней; и так оно и случилось бы, коли бы Масинисса не положил этому конец. Слава Сципиона засияла бы куда ярче, явись эта женщина не жалкой пленной, а женою Масиниссы и гордой, непокоренной царицей, чтобы народ при виде ее говорил: «Вот одна из наипрекраснейших побед Сципионовых!» – ибо всем известно: слава сияет ярче в окружении возвышенных и благородных вещей, нежели подлых и низких.

И наконец, совершенный Сципионом тяжкий промах наводит на одно из двух подозрений: либо он был женоненавистником, либо бессилен спать с женщинами, хотя, говорят, в старости и залезал в постель к служанке своей жены, которая отнеслась к сей шалости весьма снисходительно – быть может, по причинам, изложенным выше.

Итак, дабы покончить с этим отступлением и вернуться на прямую дорогу моего повествования, а там завершить и самое рассуждение, скажу следующее: ничто в мире так не приятно глазу, как вид красивой женщины, либо пышно разодетой, либо кокетливо обнаженной и возлежащей на ложе; пусть только будет здоровой, опрятной и без всяческих изъянов, о коих говорил я выше.

Король Франциск говаривал, что дворянин, богатый или бедный, принимая знатного сеньора у себя в доме или замке, должен непременно вывести ему навстречу красивую свою жену, красивую лошадь и красивую гончую и тем угодить и себе и ему, ибо, взглянув на первую, вторую или третью, вельможа найдет приятность в этом зрелище и окажет милость сему дому; вот отчего и следует представить его взору три этих прекрасных существа, достойные созерцания и восхищения.

Королева Изабелла Кастильская говорила, что для нее любезнее всего на взгляд четыре вещи: hombre d’armas en campo, obisbo puesto en pontifical, linda dama en la cama, у ladron en la horca (воин на поле битвы, епископ в соборе, красивая дама в постели и вор на виселице).

Мне рассказывал покойный господин кардинал Лотарингский, недавно скончавшийся, что когда он отправился в Рим к папе Павлу IV, дабы расторгнуть перемирие, заключенное с императором, то проезжал через Венецию, где ему оказали самый торжественный прием, какой и подобает фавориту и посланнику столь великого короля. Весь сенат в полном составе вышел приветствовать гостя; его повезли по Большому каналу; из всех окон, туда выходящих, смотрели красавицы-женщины, нарочно сошедшиеся, дабы увидеть сию торжественную встречу; тем временем один из самых почтенных сенаторов беседовал с посланцем короля о государственных делах, не умолкая ни на минуту, но, увидав, что тот не сводит глаз с прекрасных дам, сказал ему на своем наречии: «Монсеньор, я полагаю, что вы меня не слушаете, и вы правы, ибо куда приятнее любоваться сими красотками в окнах, нежели беседовать с надоедливым старцем вроде меня, пусть даже он толкует о важных делах, несущих вам пользу и славу». На это господин кардинал, который не мог пожаловаться ни на ум, ни на память, слово в слово повторил сенатору все им сказанное, вызвав у старика живейшее восхищение тем, что гость, развлекаясь приятнейшим для взора зрелищем нарядных красавиц, не упустил притом ни единой мелочи из беседы.