Так же обстоит дело и со многими дамами, которые, в преклонных своих годах, ничем не уступят другим, помоложе, и способны доставить мужчине несравненное наслаждение, будучи в свое время обучены любовному ремеслу в совершенстве, а уроки эти никогда не забываются; главное же, пожилые дамы весьма щедры на подарки и подношения рыцарям и наездникам своим, коим, ясное дело, требуется куда большее поощрение, дабы скакать на старых кобылах вместо молодых, в противоположность конюшим, что предпочитают брать лошадей молодых и не обученных чужой рукой: таких, по их словам, легче дрессировать.
Вот каким еще вопросом задаются те, кто размышляет о пожилых дамах: что более почетно — завлечь для любовной утехи старую женщину или молодую? Некоторые утверждают, что победа над старой почетнее, ибо в молодости любовный пыл и жар сами просятся нару жу, понуждая женщин отдаваться без лишних выкрутасов; старости же свойственны холодность и благоразумие, победить которые весьма нелегко, оттого-то победителю и достается большая слава.
Вот почему знаменитая куртизанка Лаиса похвалялась и гордилась тем, что в ее «школу» чаще сходились солидные мужи-философы, нежели ветреные и пылкие юноши. Так же и Флора восславляла себя за то, что попасть к ней в дом стремились наизнатнейшие римские сенаторы, а не за то, что ее добивались юные вертопрахи. Итак, мне кажется, что для большего удовольствия и наслаждения куда почетнее одолеть сдержанность и благоразумие, присущие пожилым людям.
Отношусь с этой мыслью к тем, кому сие знакомо на личном опыте и кто убедился, что дрессированная лошадка много приятнее необученной и не знающей, каким аллюром ей скакать. Вдобавок сколь приятно и отрадно для души зрелище входящей в бальную залу, в спальню королевы, в церковь либо в другое какое-нибудь собрание пожилой дамы благородной наружности и величавой осанки — d’alta guisa[45]
, как говаривают итальянцы, — например, фрейлины короля, королевы или принцессы либо наставницы королевских детей, которую и назначают-то на сию почетную должность за рассудительность и сдержанность нрава. Поглядите, какое благомыслие, какая непорочная добродетель написаны на ее челе, как все окружающие почитают даму за таковые качества, присущие зрелому ее возрасту; зато кто-нибудь один, зная совсем иное, шепнет самому верному своему другу; «Видите важную и высокомерную ее повадку, неприступный взгляд? Только и скажешь, что воды не замутит. Ан нет! Когда я лежу с нею в постели, то ни один флюгер в мире не вертится резвее ее бедер и зада!»Что до меня, то, я полагаю, мужчина, прошедший через эдакое приключение, должен быть весьма доволен собою. Ах, сколько же повидал я в своей жизни дам, притворявшихся строгими, высоконравственными и неприступными, а на самом деле распущенных и развращенных до крайности, лишь только доходило до постели; их укладывают туда много чаще, чем молодых, которые, не отличаясь отменной хитростью, сторонятся борьбы. Недаром же говорят, что нет лучших охотниц, чем старые опытные лисицы, умеющие повсюду отыскать и принести добычу своим лисятам.
Мы читаем в книгах о том, что некогда многие римские императоры любили услаждать себя этим видом распутства, а именно связью с такими высокородными и почтенными матронами — как для плотской утехи, куда более приятной с ними, нежели с женщинами низшего сословия, так и ради славы победителя столь неприступной крепости; да я и в мое время знавал множество знатных сеньоров, принцев и дворян, гордившихся и похвалявшихся тем же самым.
Юлий Цезарь и Октавиан Август, его наследник, весьма усердно предавались эдаким, описанным выше завоеваниям; то же самое после них делал и Калигула: он созывал на свои пиры самых знатных и знаменитых римских дам с их мужьями и пристально, придирчиво разглядывал их, а некоторым даже поднимал лицо за подбородок, ежели они, как подобает порядочным женщинам, склоняли голову, прячась от мужских взоров, или же нарочно кривились и гримасничали, дабы этим сберечь свою непорочность (хотя вряд ли таких дам было очень уж много в те времена развратных императоров); однако всем этим женщинам приходилось изображать веселость и удовольствие, а иначе — беда; немало их жестоко поплатилось за свою неуступчивость. Тех же, что имели несчастье приглянуться названному императору, он брал тут же, можно сказать не отходя от мужей: выводил из залы, увлекал в свою спальню, где и получал от дамы удовольствия, какие хотел; после же возвращался вместе с нею обратно и, усадив на место, громко, во всеуслышанье восхвалял ее прелести и достоинства, перечисляя их одно за другим; если же дама обнаруживала какие-нибудь телесные изъяны или недостатки, то он и не думал умалчивать о них — напротив, вслух расписывал все подряд, не пропуская ни одной мелочи.
Нерон проявил такое же, если не худшее, любопытство по смерти своей матери: он внимательно разглядывал ее мертвое тело, переворачивая его и изучая все члены, восхваляя одни из них и понося другие.