Галантные дамы

Конечно, жизнь хороша и приятна; но достойна всяческих похвал и благородная возвышенная смерть, подобная той, что избрала сия особа, каковая — если принять, что она погибла от горя, — поступила против женской натуры, коей (как утверждают многие) свойственно то, что противно естеству мужчины, а именно умирать от радости и в радости.

Вспомню еще лишь одну историю, приключившуюся с мадемуазель де Лимёй-старшей, одной из фрейлин королевы, умерших при дворе. Пока она болела, ее ротик не закрывался: она непрестанно говорила, ибо была завзятой говоруньей — едкой на язык и ранящей им метко и наверняка; а к тому же — весьма хороша собой. Когда подошел ее смертный час, она призвала к себе своего лакея, — а у каждой фрейлины при дворе был свой лакей; так вот, ее лакей, прозывавшийся Жюльеном, превосходно играл на скрипке. «Жюльен, — велела она ему, — возьмите скрипку и играйте до тех пор, пока не увидите, что я уже умерла, — ибо все идет к тому. И исполняйте „Поражение швейцарцев“ с сугубым старанием, а когда дойдете до слов „все кончено“ — повторите их пять или шесть раз, и так жалостливо, как сумеете». Он так и сделал, а она подтягивала голосом; когда же дошел черед до слов «все кончено» — она повторила их дважды, а затем, повернувшись и обратившись к тем, что стояли по другую сторону изголовья, вымолвила: «Вот теперь-то и правда всему конец, да оно и к лучшему» — и с этими словами отошла. Вот веселая и радостная кончина. Рассказ о ней я слыхал от двоих ее подружек, достойных доверия и бывших свидетельницами сего действа.

Если существуют женщины, способные умереть от радости или радостно принять кончину, — немало было и мужчин, поступавших так же; например, подобное можно прочесть о великом Папе Льве, умершем от ликующего возбуждения духа, когда узнал, что французов изгнали из королевства Миланского, — настолько он нас ненавидел!

Покойный господин великий приор Лотарингский возжелал однажды послать к Леванту две свои галеры под водительством капитана Болье, одного из своих наместников, о котором я уже упоминал в ином месте. Этот капитан охотно взялся за дело, поскольку был храбр и воинствен. Когда он подплывал к архипелагу, ему встретился большой венецианский корабль, богатый и хорошо вооруженный. Он обстрелял венецианца из пушек, но тот ответил ему тем же и с первого же залпа снес две скамьи с каторжниками и убил помощника, коего звали капитаном Панье — хорошего товарища в бою и в застолье, успевшего перед смертью только пошутить, обыграв свое имя: «Хоть сам Панье не из Шампани, но шампань из Панье зато хлещет красней бордо. Так чего жалеть о пустом бурдюке, когда пролито вино». Удачное словцо скрасило его последнюю минуту. А господину Болье пришлось отступить, поскольку тот корабль оказался ему не по зубам.

В первый год царствования короля Карла VIII, после введения июльского эдикта против лихих людей из Сен-Жерменского предместья, в оном же предместье собирались повесить мошенника, укравшего шесть серебряных приборов из кухни принца де Ла-Рош-сюр-Ион. Когда бедняга был уже на лестнице и с головою в петле, он попросил палача дать ему сказать последнее слово — и принялся разглагольствовать о том, что невиновен, и доказывать народу, что вешают его зря. «Ведь вот, — говорил он, — никогда я не обморочивал бедняков, нищих и всяких забулдыг, а только разных принцев и вельмож, каковые самые большие жулики и есть, почище нашего брата, и грабят нас что ни день, а я лишь возвращал то, что они у нас отбирают и крадут». И много других шуточек и скабрезностей он вывалил наружу, о коих распространяться нет нужды, так что священник сам поднялся на лестницу к нему и, обратившись к народу, чтобы его видели, завопил: «Судари и сударыни! Сей бедный грешник просит вас помолиться за него, так возгласим же ради спасения его души „Pater noster“, „Ave Maria“ и „Salve[62]“». Собравшийся люд затянул было с ним молитвы, но тут жулик пригнул голову и заревел, как телок, весьма едко передразнивая святого отца, а затем пнул его ногой, так что тот полетел с лестницы и сломал себе ногу. «Черт вас подери, сударь, я же говорил, что незачем вам забираться так высоко: не удержитесь, — и поделом вам, графский угодник!» Заслышав его стоны, он расхохотался, а после сам сиганул вниз и закачался в петле. Клянусь вам, что при дворе немало смеялись этой выходке, хотя бедному священнику и досталось. Вот смерть, которую, без сомнения, нельзя назвать грустной.