Заслуженный деятель внимательно оглядел Коробейникова, постучал пальцем по своему лбу и повернулся к даме.
Коробейников схватил его за куртку:
- Они собрались плыть в Таврию!
- Чего ты кричишь? - тихо сказал заслуженный деятель, вырываясь и оглядываясь. - Я завтра уезжаю в Брюссель на симпозиум, пусть себе оживает. Пусть что хочет, то и делает. Пусть ее вдребезги разобьют. Я работу сделал. Что я вам нанялся ее сторожить?
Он отбросил руку Коробейникова, забыл про свою даму и пошел по аллее, громко бормоча:
- Галатея... Таврия... Химволокно... Я говорил на худсовете преждевременно! Народ не поймет! Нет... голую бабу им подавай!
С этого момента Коробейников стал разбираться в искусстве. Он хотел крикнуть вслед: "Катись отсюда, Пигмалион!", но в его сердце будто врубился отбойный молоток. Он упал на асфальт, а дама завизжала.
К удивлению врачей, Коробейников очнулся в сентябре. Лето куда-то подевалось... Рядом сидела его жена и вязала. Он сказал ей:
- Искусство нельзя... того... до лампочки. А то все они разбегутся.
Потом он заснул, и ему приснилось, что он сам был когда-то каменной статуей с блокнотом в руке, и вот... того... ожил под влиянием сильного чувства.