Мастер изобразил непосредственно эпизод похищения: молодой римлянин хватает прекрасную сабинянку, а ее отец, пытаясь отбить дочь, упал и тщетно взывает к справедливости. Динамичные позы персонажей, напряженные мышцы тел рождают ощущение непрекращающегося движения. Композиция развивается по вертикали: маньеристы любили удлиненные, изящные формы и все, что создавало эффект движения ввысь. В данной скульптуре, рассчитанной на круговой обход, — множество интересных ракурсов, которые позволяют увидеть с каждой из сторон новое сочетание форм, тем самым способствуя развитию изображенного не только в пространстве, но и во времени.
Художник позднего маньеризма и раннего барокко, Пьери изобразил в своей работе сцену, которую любили представители обоих названных направлений из-за выразительных возможностей, которые она давала.
Авраам уже связал своего сына Исаака и занес над ним руку с ножом, чтобы принести его, как велел Бог, «во всесожжение» и тем самым доказать свою веру. «Но Ангел Господень воззвал к нему с неба и сказал: Авраам! Авраам! Он сказал: вот я. Ангел сказал: не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня» (Бытие, 22:12).
В центре картины полуобнаженный юноша со связанными за спиной руками стоит на коленях. Контрастируя с прекрасным молодым телом, направленный на него сверкающий холодным металлом нож выглядит еще страшнее. Яркая вспышка света, исходящего от явившегося в облаке божественного посланника, озаряет сцену, развеваются ангельские одежды. Но Авраам представлен в достаточно статичной и не лишенной эффектности позе, его плащ свисает свободно и ровно, и ангел останавливает вскинутую руку мягким жестом, спокойно указывая на овна, которого нужно пожертвовать вместо Исаака. Эффект замедленного действия был свойствен произведениям маньеристов.
В данной работе Пьери изобразил сцену, в которой снятого с креста Спасителя кладут на лежащую на земле пелену, а вокруг стоят близкие Ему люди. При взгляде на эту картину вспоминается живопись Рафаэля с ее идеальными формами и любовью к ритму. Но в отличие от художников Высокого Возрождения маньеристы наделяли унаследованные от ренессансных мастеров приемы самоценностью, о чем можно судить по данному произведению.
Прекрасное тело Христа клонится, подобно созревшему колосу, и невольное движение Богоматери, впавшей в обморочное состояние, вторит этому изгибу, отражающемуся в позах стоящих справа. Таким образом живописец словно старался усилить впечатление, создаваемое плавными линиями, одна из которых обрисовывает голову, плечи и руку Спасителя, а другая — Его ноги. Линия была излюбленным выразительным средством Пьери наряду с мягкой светотенью, наполняющей фигуры внутренним свечением, разгоняющим сумрак, и драматизмом, выраженным красиво, изящно. Стремление эстетизировать любые человеческие эмоции, присущее ренессансным мастерам, у маньеристов стало едва ли не ведущей особенностью творчества.
Учившийся у Аньоло Бронзино Аллори воспринял от него приемы маньеристической живописи, пришедшей на смену искусству Высокого Возрождения, из которого она выросла. Особенности нового направления нашли свое отражение в данной картине мастера.
В ней присутствуют два источника света: исходящий от спускающегося к Христу голубя — воплощения Святого Духа и льющийся откуда-то слева. Верхний свет — мистический, боковой — реальный, и их сочетание в работе вызывает ощущение, что священное событие совершается на глазах зрителя. Это впечатление возникает также благодаря объемной лепке тел и складок одеяний, создающих ощущение материальности видимого на картине. Но вертикальный формат произведения еще более удлиняет несколько вытянутые фигуры Иисуса и святого Иоанна Крестителя. Данный прием в сочетании с изящными позами и общей эффектностью изображенного дает понять, что представленное творение принадлежит новому, последовавшему за Ренессансом периоду в истории итальянской живописи, когда субъективизм восприятия стал основной движущей силой творчества.