Галерея последних портретов

Саша кивнула, все еще ничего не понимая. Максим промотал запись до того момента, как «та же машина» разминулась с Сашей уже на их улице, и снова увеличил изображение. Номер был абсолютно другой.

– Это разные машины, – констатировал он. – А вот здесь, – он вернул запись обратно к тому моменту, когда видеорегистратор снимал возле кладбища, – даже не Мазда. Красная, но не Мазда. Никто за тобой не следил, Саша.

Саша молча смотрела на экран, не зная, что на это сказать. Войтех вынужден был признать, что Максим прав, но вслух он этого не произнес. Парадоксальным образом это его совершенно не успокоило. Наоборот, чувство тревоги только возросло.

– А в больнице ты ощущаешь за собой слежку?

Саша долго молчала, все еще глядя на экран, словно не могла поверить в то, что видела, а затем медленно кивнула.

– Везде. В больнице, на улице, дома.

Войтех поставил пустую чашку в раковину и сложил руки на груди. Саша никогда не производила на него впечатление мнительной истерички, а сейчас она выглядела не на шутку напуганной на ровном месте.

– Ты сможешь на пару дней взять больничный на работе?

Саша снова кивнула и наконец посмотрела на него. В его голосе она не услышала предложения выспаться, потому что это все ей только кажется.

– У меня еще осталось полторы недели отпуска. Думаю, меня отпустят, заведующий уже намекал на это после того, как я нечаянно едва не вывела пациента из наркоза раньше времени прямо в операционной.

Максим встревоженно посмотрел на нее: об этом она ему еще не рассказывала. Он прекрасно знал, как ответственно Саша относится к своей работе, и не мог даже представить такую халатность с ее стороны.

– Тогда отпросись для начала до конца недели, – предложил Войтех. – Завтра я провожу тебя до работы, понаблюдаю, может быть, почувствую что-нибудь, а дальше будем думать. Хорошо? – он ободряюще улыбнулся ей.

Максим перевел на него удивленный взгляд, как будто хотел понять: Войтех действительно уверен в том, что происходит что-то необычное или же пытается сделать так, чтобы Саша и сама пришла к выводу, что ей просто нужно отдохнуть.

Саша же благодарно улыбнулась, впервые за последнее время чувствуя, что сможет со всем разобраться. Она сама не знала, почему присутствие Войтеха вселяло в нее такую уверенность, и старательно игнорировала внутренний голос, говоривший ей, что она просто рада его видеть. Как сильно скучала по нему все эти пять месяцев, она поняла, лишь войдя сорок минут назад на кухню.

– Хорошо, – она огляделась, – может быть, еще кофе? Или чай? Или что-нибудь поесть, вы же оба с поезда, как я понимаю?

– Уже поздно, – возразил Войтех. Злоупотреблять их гостеприимством он точно не хотел. – Мне еще нужно добраться до отеля. Увидимся завтра утром. Во сколько ты уходишь на работу?

– В восемь двадцать. Я буду ждать тебя внизу, у парадной?

– Я постараюсь не заставлять тебя ждать, – заверил он ее.

Саша поднялась, чтобы проводить его, и собираясь заодно поставить в раковину свою чашку, но та вдруг отскочила от ее руки, хотя Саша не успела даже притронуться к ней, подъехала к краю стола, как будто кто-то тянул ее невидимой веревкой, и упала на пол, разбившись вдребезги и разбрызгав вокруг остатки кофе.

– Саша! – тут же подскочил Максим. – Не поранилась?

– Все нормально, – быстро успокоила та, – я нечаянно. Потом уберу.

Сердце в груди снова сорвалось в тревожный галоп. Саша точно знала, что не трогала чашку, но говорить об этом не стала. Уверенность в том, что они со всем разберутся, снова начала блекнуть.

* * *

В нашей семье женщины делятся на два типа: первым везет, как мне, и они доживают до старости, вторые умирают совсем молодыми. Именно такой неудачницей была моя мать. Она умерла, когда ей было всего двадцать два года, оставив обалдевшему мужу троих маленьких детей. Есть, правда, еще и третий тип: девочки, умирающие совсем маленькими, но этих я даже не считаю. Родиться второй у нас сразу считается приговором. То, что моя младшая сестра не жилец, все знали с самого ее рождения. По-моему, мои родители старались даже сильно не привязываться к ней, зная, что она все равно умрет. Любимицей и отца, и тем более матери всегда была я одна, даже моего брата они любили несколько меньше, он ведь был мальчишкой.