Свои сомнения Гальба высказал самым близким друзьям и офицерам, но глава его личной стражи решительно перебил речь наместника, заявив, что уже сама постановка вопроса — оставаться ли верным императору — означает отказ от верности. Так оно и было. Уже за меньшие провинности многие сенаторы поплатились головой, а Гальба знал об отношении к нему Нерона и даже перехватил тайный приказ императора о своей казни, разосланный цезарем прокураторам. Всё в Гальбе вызывало у Нерона подозрения: и его высокое происхождение, и солидная репутация, и богатство. Так, может быть, действительно не следует медлить, а первым нанести удар? К тому же вдохновляли и внушали оптимизм благоприятные знамения, в которые Гальба твердо верил. Он собрал большой митинг в Новом Карфагене. Вокруг трибуны были расставлены изображения множества людей, ни за что казненных Нероном, а сам Гальба вышел на трибуну, ведя за руку мальчика знатного рода, сосланного в изгнание, родители которого были зверски убиты императором. При появлении Гальбы собравшиеся приветствовали его криками:
Наместник, а точнее, уже император Гальба произнес горькую речь, перечисляя преступления Нерона, его зверства и безумства, и закончил словами: «Раз родина оказалась в такой опасности, я не вправе остаться в стороне и отдам ей на службу весь свой жизненный опыт, хотя буду считать себя не императором, а лишь легатом сената и народа».
Когда Нерону сообщили о событиях в Испании, тот в ярости велел конфисковать все поместья Гальбы и выставить их на продажу с аукциона. Однако желающих приобрести их было немного, зато испанские поместья Нерона, в свою очередь конфискованные Гальбой, раскупались нарасхват. Деловые люди знали, во что следует вкладывать капитал!
Сторонники Гальбы действовали в разных провинциях и в самом Риме. Они распускали сплетни о близком конце Нерона, сеяли панические слухи о том, что якобы цезарь намерен во второй раз поджечь Рим, а на его жителей выпустит диких зверей. Спасение же придет из Испании. Все это создавало в обществе соответствующие настроения.
А тем временем Виндекс потерпел поражение от наместника Верхней Германии Вергиния Руфа. Гальба впал в панику, не зная, каких взглядов придерживается победитель, может, он верен Нерону, а может, сам стремится к власти. На всякий случай он укрылся с небольшой армией в маленькой деревушке, ожидая дальнейшего развития событий. Страх перешел в ужас, когда под вечер 16 июня кто-то стал колотить в ворота двора, требуя немедленно впустить его. Это оказался Ицел, вольноотпущенник Гальбы. Он спешил из самого Рима, после смерти Нерона, когда уже не вызывало сомнений, что преторианцы, императорская придворная гвардия и сенат признали Гальбу цезарем.
Новый хозяин Рима не спешил осчастливить столицу своим присутствием. В Риме он появился лишь в сентябре. Двигался в столицу не спеша. По пути ему то и дело доносили о волнениях и мятежах, вспыхивающих в разных провинциях. Да и в самом Риме попытался разжечь бунт преторианцев их префект Нимфидий Сабин, истинный виновник падения Нерона. Гальба не знал о его роли в устранении императора — не оценил, велел снять его с должности. Нимфидий не снес такой несправедливости и попытался настроить своих бывших подчиненных против нового императора. Думал — императором станет он сам. Не получилось — в суматохе Нимфидий погиб от руки какого-то солдата.
Новый император медленно приближался к Риму, по пути расправляясь с противниками. Молва о скупости и жестокости нового цезаря распространялась по всей Римской империи. Тысячи моряков приветствовали его с судов, стоящих в гавани Мизена, недалеко от Рима. Несколько месяцев назад некоторых из гребцов Нерон сделал полноправными гражданами. Теперь и остальные требовали того же от нового правителя и даже добивались, чтобы для них был сформирован особый легион. Гальба такое требование счел бунтом и велел вернуть гребцам их прежний статус, лишив звания свободных граждан; недовольных же моряков приказал убить, говорили — больше семи тысяч, а из остальных — каждого десятого. Страх охватил весь Рим.
Преторианцы ожидали денежного вознаграждения и повышения жалованья, Гальба же, считавший себя воплощением древних римских добродетелей, заносчиво отозвался в ответ на такое требование: «Я привык вербовать солдат, а не покупать их». И даже уволил нескольких офицеров, что преторианцы сочли началом чистки в их рядах. Не удивительно, что тем самым Гальба с самого начала настроил гвардию против себя.