Галерея святых или исследование образа мыслей, поведения, правил и заслуг тех лиц, которых христианство предлагает в качестве образцов

Мы видели уже выше (часть 2, глава 3), что христианские епископы отнюдь не были людьми смиренными, бескорыстными, свободными от алчности и честолюбия. Все данные свидетельствуют о том, что они пускали в ход всевозможные происки для достижения своих целей. Всюду мы видим, что избрание главарей церкви было результатом заговоров, интриг, склок и плутовства. Выборы часто превращались в сцены ужаса, вызывая кровопролития и убийства. Лица, домогавшиеся сана епископа, пускали в ход все средства, чтобы добиться поста, обеспечивавшего им неограниченную власть и неизмеримые богатства.

Если кто думает, что нарисованная нами картина преувеличена, пусть он обратится к церковным историкам которые обычно и сами были епископами или священниками. Неправда обычно сама обращается против себя и помогает себя разоблачить. Святой Григорий Назианский, имевший основания быть недовольным тем жалким постом, который он занимал в винограднике господа,-а это, как мы уже мимоходом упомянули, послужило основанием для его ссоры со святым Василием-рисует нам епископов своего времени (четвертый век) такими чертами, которые делают мало чести этим главарям церкви.

"Они смотрят,-говорит он,-на этот сан не как на пост, на котором надо быть образцом добродетели, а как на средство обогащения; не как на службу, о которой надлежит давать отчет, а как на магистратуру, не подлежащую контролю. Их (епископов) почти больше, чем тех, которыми они руководят... и я думаю, что, поскольку зло увеличивается с каждым днем, им скоро некем будет руководить, все станут учителями, и Саул окажется среди пророков". Тот же святой сообщает, что на пост епископа назначали невежд и детей; что церковники не лучше, чем книжники и фарисеи; что в них не было ни капли любви, а лишь озлобленность и страстность;

что их благочестие состояло в том, что они осуждали нечестивость других, шпионя за их поведением не для того, чтобы исправить, а чтобы опозорить их; что они порицали или хвалили людей не за тот или иной образ жизни, а лишь в зависимости от интересов партии, к которой принадлежали; что они восхваляли друг в друге то, что резко порицали в сторонниках противного лагеря;

что их споры между собой напоминали ночные побоища, где не разбирают друга и недруга; что они придирались к пустякам под прекрасным предлогом защиты веры; наконец, что они были предметом отвращения для язычников и презрения для порядочных христиан. Вот как великий святой рисует нравы епископов и церковников своего времени. Эти нравы были точно такими же и до, и после него.

Так как честолюбие и жадность были во все времена истинными мотивами деятельности попов, особенно, как мы видели, первых провозвестников евангелия, мы должны предположить, что пороки первых епископов были те же, что у епископов позднейших веков. Если мы видим, что даже среди епископов царит дух заговоров, козней и интриг, то мы должны прийти к убеждению, что такие настроения составляют неотъемлемое свойство главарей христианской религии. При императорах-язычниках эти пороки приходилось маскировать, но они проявились в полном блеске, когда епископы, осмелевшие под покровительством императоров, получили полную свободу разнуздать все свои страсти.

Но еще задолго до этой благоприятной для духовенства эпохи епископы обнаруживают в своем поведении заносчивость и чванство, отнюдь не свидетельствующие о смирении, о котором христианство столь гордо трезвонит. Чтобы убедиться в этой истине, достаточно рассмотреть поведение знаменитого епископа Павла Самосатского, которое подверглось осуждению на Антиохийском соборе в 264 г. Собор низложил Павла за взгляды, которые были отвергнуты епископами, входившими в состав собора. Надо полагать, что, если бы не эти взгляды, не согласующиеся со взглядами других епископов, участникам собора не пришло бы в голову ставить Павлу в вину его пороки,-их покрыли бы "покровом милосердия". Но так как он был еретиком, то возгорелось рвение, вспыхнула зависть и ревность, и Павел подвергся поношениям и был лишен своими собратьями прихода. Несмотря на его бедность, его обвинили в том, что он приобрел огромные богатства святотатством и взятками. Он смотрел на религию как на средство обогащения, говорили его противники; он предпочитал титул дуценария, то есть финансового чиновника, званию епископа; он ходил всегда в окружении отряда людей, составлявших его свиту. Он воздвиг себе трибуну, или возвышенный трон, как светские магистраты. Он сердился на тех, кто не аплодировал его речам, как в театре. Он изымал церковные песнопения и заменял их песнями, восхвалявшими его самого. Он всюду таскал за собой молодых женщин приятной наружности.

Неизвестно, были ли обвинения против Павла Самосатского хорошо или плохо обоснованы, но, во всяком случае не подлежит сомнению, что если бы этих обвинений было достаточно для низложения епископа, то в наше время мало нашлось бы таких, которым не надо

было бояться этой же участи.