Галеты капитана Скотта

В тот мой визит в Лондон мне не повезло. Перед трапом висела табличка: «Закрыто» – на судне шел ремонт. Велико было огорчение. Ведь где-то там, в одной из кают корабля, превращенной в музейный зал, под стеклом витрины, вероятно, лежит та самая галета, которую я добыл на краю земли.

Я уходил от «Дискавери» убежденным, что многолетняя эпопея скоттовской галеты в моей жизни завершена, что поставлена логическая точка и останутся только воспоминания овеянного романтикой прошлого. Но я ошибался.

Прошло еще несколько лет, и я снова оказался в океане, и снова на борту дорогого моему сердцу «Витязя». Мне посчастливилось быть участником его последнего рейса. Шел он в Калининград, чтобы там разделить счастливую судьбу «Дискавери» – навсегда встать к почетному причалу судном-мемориалом.

Во время научных исследований в Атлантическом океане «Витязь» отмечал тридцатилетие своей службы науке. На борт судна пришло множество поздравительных радиограмм.

Среди юбилейных торжеств мне вспомнилось одно из моих путешествий на «Витязе».

...Ранним утром «Витязь», уже четвертый по счету в истории отечественного научного флота, преодолев бурное Карибское море, подходил к неведомой нам земле. Всю ночь бушевал шторм, но на заре даже во сне я почувствовал, как ослабла мучительная качка. Поднялся на палубу, вышел на крыло мостика. В лицо ударил теплый ветер, влажный и терпкий, и мне показалось, что я захмелел от этого ветра, от радостного сознания предстоящей встречи с неведомым, от счастливого ощущения собственного существования в этом мире. Ветер с юга... Может быть, мне невероятно повезло и я все-таки встретил этот счастливый ветер – ведь он дует всего раз в столетие. В терпком, йодистом привычном запахе моря, которым он был насыщен, проступало влажное дыхание цветущих садов.

Когда я сошел с трапа судна и зашагал по булыжным мостовым городка к его манящим открытиями вершинам, то с первых же шагов городок показался мне удивительно знакомым. Вроде бы все это я уже давно, еще в детстве, видел: эти замшелые черепичные крыши, эту пеструю, разноликую, голосистую толпу на набережной.

Вдоль берега тянулось свинцового отлива шоссе – оно опоясывает весь остров. У обочины застыл грузовичок. Капот его мотора был откинут, из-под капота торчала курчавая голова. Вот голова, заметив нас, извлекла себя из мотора.

– Мистер, спичек не найдется? Целый час не курил! Прикурив, постоял рядом, наслаждаясь сладкостной затяжкой дыма. Надо и поговорить. Люди ведь!

– Любуетесь океаном?

– Любуемся.

Кивнул понимающе, сверкнув белками глаз:

– Вот какая у нас великая держава – один берег омывает море, другой – океан...

Весело подмигнул. Протянул руку с явным желанием услужить нам объяснениями:

– Вот он, океан! Налево, за горизонтом, – Африка. Направо – Южная Америка. А если глядеть на юго-восток, то там... Антарктида. Хотя и далеко, но вроде бы тоже соседка, потому что других земель между нами нет.

Уходя, весело блеснул лоснящимися от пота и масла крепкими щеками:

– Это только кажется, что мир так уж велик. А на самом деле на всей планете, как на нашем острове, все мы друг с другом – соседи.

В неприютном Бискайском заливе «Витязь» попал в жестокий шторм. Один из членов нашей экспедиции получил тяжелую травму, и судно на форсированном режиме машины торопилось к берегам Англии. Стоянка в Дувре неожиданно затянулась, это позволило нам съездить в Лондон. Группа наших ученых намеревалась посетить знаменитый Британский музей, чтобы встретиться там с английскими коллегами. К ним присоединился и я.

Принимал нас директор музея доктор Р. Н. Хэдли. Как требовали приличия, наши ученые обменялись с Хэдли и его сотрудниками короткими, но велеречивыми спичами о пользе международного научного сотрудничества, а также обмена научными книгами. Я достал бланк с текстом радиограммы, полученной от друзей, и рассказал об их экспедиции. Когда текст радиограммы был переведен на английский, наши хозяева одобрительно закивали... «Бороться и искать...» Слова эти знает в Англии каждый школьник. Потом пришлось рассказать о своем давнем походе в Антарктиде на мыс Армитедж, о галетах Скотта, о Паустовском...

Видимо, и радиограмма, и мой рассказ произвели впечатление, потому что мне оказали высокую честь: пригласили в самую заповедную часть музея – его библиотеку. Моим патроном в экскурсии оказался высокий седой человек с благообразной, но неподкупной внешностью хранителя реликвий. Вид у него был классически английский, с первого взгляда мне показалось, что он наглухо застегнут не только на все пуговицы пиджака и жилетки. Но мистер М. Роуландс оказался живым, улыбчивым, доброжелательным человеком. От старомодного английского стиля была в нем лишь некоторая церемонность и значительность жестов в те минуты, когда со связкой таинственно позвякивающих ключей он вел меня в святая святых – хранилище архивов музея.