Галя Ворожеева

У шофера глаза уже не были наглыми, они бессмысленно хлопали запыленными ресницами. Он не выпячивал самоуверенно грудь колесом, перегибаясь назад, как это делал на току. Галя тогда приметила эту его особенность. Булькал под ольхой родничок. В тягостном молчании он звучал громко.

Первым пришел в себя Семенов. Он почесал в затылке, обескураженно развел руками, опустился на мешок и закурил.

— Ну, что же, Галина, виноваты, — от всей души признался Семенов. — Бес попутал. Ты, конечно, будешь права, если донесешь… скажешь директору. И правильно будут судить нас. И укатают за решетку. — Он поднялся, бросил папиросу, приказал Комлеву:

— Бери, семь раз хороший!

Они понесли мешок обратно, Галя шла за ними. И не знала, что сказать, — до того она сама растерялась и так ей было стыдно за этих людей.

Они забросили мешок в машину, Семенов высыпал пшеницу, разровнял ногой кучу, спрыгнул на землю и, деловито свертывая мешок трубкой, распорядился:

— Крой на элеватор.

Комлев торопливо забрался в кабину, грузовик, сминая кусты и красную костянику в траве, вынесся из овражка, пустив клубок дыма. Галя настороженно глянула на Семенова, когда они пошли по дороге вверх.

Семенов, зажимая под мышкой мешок, степенно поглаживая золотые усы, говорил:

— Да, бывают положения… Вот так опустишься и дойдешь до того, что людям в глаза совестно взглянуть. — Голос его звучал задумчиво, с горечью, словно он говорил сам с собой. — Эх, оторвешься от всего и живешь собачьей жизнью, ничего не понимаешь, не видишь.

Они шли не торопясь, Семенов рассказывал, как бедствовали его отец и мать, какое было у него беспросветное детство, как мало пришлось учиться. И Гале вдруг стало жаль его.

— Знаешь что, Галина! У меня к тебе просьба. Надо сделать так, чтобы вся вина пала на меня. Пусть уж отвечу за все я. У меня семеро с ложками по лавкам не сидят, у меня только трое ребятишек, и жена здоровая. Как-нибудь вытянет их на картошке, пока я буду отсиживать заслуженное. Десятку-то мне припаяют. Помучаются, конечно, хлебнут сиротского горя, — но — ничего. А у Комлева — он в Васильевке живет — совсем дело плохо. У него пятеро лесенкой, мал-мала меньше, и бабенка никудышная. Она без него загнется, а ребятишки — или по миру, или в детдом. Понимаешь? Стоит тебе только сказать, и вся семья его развалится. От слова твоего рухнет. Семерых ты утопишь в слезах. Он ведь не от сладкой жизни на такое решился. Как бы не сунул голову в петлю. Не тронь его, ударь по мне. Хотя машина-то его! Никак его не выгородить.

«Десять лет тюрьмы! Повеситься может!» — похолодела Галя.

Она представила кучу ребятишек, и сердце ее перевернулось. И Семенов, готовый все взять на себя, показался ей не таким уж плохим. «Ведь не удалось им украсть, — подумала она, — зерно вернули. Пережили. Теперь это им будет уроком».

Уже показались крайние огороды, избы Журавки.

— Вы даете мне слово, что больше такого не будет? — спросила она тихо.

— Да чтоб мне провалиться на этом месте, если я еще пойду на такое дело! — Семенов ударил себя в грудь. — Работать нужно! Я бы сейчас с великой радостью сел не в камеру, а в кабину трактора! — с тоской воскликнул Семенов. — Я ведь когда-то был трактористом.

— Ну так вот, — решительно сказала Галя, останавливаясь, — садитесь на трактор, а я… ничего и нигде не скажу. Я надеюсь на вас.

Семенов крепко сжал ее руку, преданно и благодарно посмотрел в ее глаза.

— По гроб жизни этого не забуду. Ты, Галя, действительно семь раз хорошая! — И он быстро свернул в проулок.

Галя побрела к дому, чувствуя смутное недовольство собой. Она пыталась уговорить себя: «Жалеть надо человека. Нельзя быть твердокаменной. И я никакая не соучастница. Просто я даю возможность людям исправиться. Нельзя же толкать их на десять лет в тюрьму! — И тут же прокрадывалось сомнение: — Ты скрыла, значит, ты лжешь! Значит, ты с ними».

Домой она пришла мрачная, молчаливая. Никогда еще не казалась ей жизнь такой трудной. Но лишь представила она ребятишек шофера — маленьких, беспомощных, как опять почувствовала себя правой…

27

Гале приснилась извилистая дорога под луной. Луна была такой яркой, что на земле виднелись желтые листья. По дороге на мотоцикле уносился Виктор. Она бежала следом, звала его, но он не слышал. Так она и проснулась в порыве отчаяния, и это жило в ней весь день, пока она работала, навесной волокушей сдвигая копны соломы на край поля.

Все еще видя извивы этой дороги, усыпанной листьями, Галя пришла вечером в клуб. Он ярко светился окнами и распахнутой дверью. Ребята в фойе играли на бильярде, толпились в небольшой библиотеке.

Галя вошла в пустой зал, пролезла за экран на темную сцену. За кулисами, в комнате заведующего клубом Вагайцева, еще никого не было.

Как непривычно ощущать на себе легкое, светлое платьице вместо рабочих брюк и куртки, пропыленных, в пятнах солярки.