Галич Александр

— Отвратительный был фильм, — сказал он. — Но я не к тому. А я именно к тому, что для вручения этого самого диплома меня вызвали в клуб КГБ. Представляете, богатейший, роскошный клуб. Я таких никогда больше в жизни не видел. Провели меня эти чины по фойе, потом показали зал… Ведут за кулисы. А там за столом, гляжу, уже торчат знакомые морды — Аркадий Васильев, Вадим Кожевников и Лев Никулин.

— Знаменитые авторы, — сказала я.

— Все, как один, записные гэбэшные писатели, — уточнил Александр Аркадьевич. — Они, бедняги, ничего про меня не знали. То есть относительно моего почетного диплома они не были в курсе дела. Ну, и веселились, о чем-то своем разговаривали и хохотали. И вдруг смотрят — я. Опять, значит, эта мразь Галич! И здесь от него не схоронишься. И сюда он пролез! Аркадий Васильев не выдержал — вышел. Остальные остались, сидели бледные и поникшие. Потом, когда уже выдавали мне диплом, Никулин Лева, самый из них слезливый, украдкою даже слезу вытирал: ну как же! Даже и тут, сволочуга, его обскакал!..

— Подлейте-ка, Майечка, заварочки, только теперь покрепче, — сказал Александр Аркадьевич.

— Ты забыл, Сашечка, про свое сердце, — сказала Нюша.

— Так это же прекрасно, что забыл! Лейте, Майечка, лейте! Вот так. Спасибо. Итак, слушайте дальше… Это, дай Бог памяти, кажется, было году в сорок девятом. Получаю я, значит, однажды извещение, то есть вызов, прийти по такому-то адресу. В том году множество людей получали подобные извещения, а потом словно в омут проваливались. Я не удивился, но, прямо скажу, здорово тогда струхнул. И больше тревоги подбавляло, что в адресе была указана частная квартира. Сначала я подумал: да ну их к черту! Если я им нужен, сами придут. А то к ним являйся с доставкой на дом. Однако пошел. А как не пойти? Звоню. Меня пропускают в переднюю. Обыкновенная советская квартира. Сервант «Хельга», на тахте вышитые подушечки. На стене, помнится, даже картинка какая-то была повешена — не то «Мишки в сосновом бору», не то «Аллея в Сокольниках». Но дело даже не в них, а в какой-то общей угрожающей фальши. Вся атмосфера действовала отвратительно. За столом прямо передо мной сидел какой-то старичок и что-то писал. На меня не взглянул. Я поздоровался. Он все писал, все строчил, и рожа у него была такая — словно он три дня подряд мешки пудовые таскал. Утомленный, замученный был старичок. Оч-чень он от какой-то работы устал. Наконец поднял голову:

— Садитесь, пожалуйста. Прекрасно. Теперь сосредоточьтесь и постарайтесь вспомнить.

— Ради Бога!

— Ну, ну… Вы, Александр Аркадьевич, во время войны, кажется, давали концерты в Мурманске… Помните? Так вот… Не говорит ли вам о чем-нибудь фамилия — Сергеев? Да-да, Сергеев. Он еще в ансамбле участвовал, на аккордеоне играл.

— Ну, и что же, что играл?

— Дело не в том, что он играл на аккордеоне, — насупился старичок, — а в том, что он передавал англичанам секретные сведения… У нас есть подтверждающий материал. Однако нужны дополнительные сведения. Вы можете подтвердить?

Галич изобразил старичка и его паучью осанку.

— Я ответил: могу.

Старикан этот даже порозовел. Задвигался на своем стуле, и глаза у него стали более осмысленными.

— Ну… Ну и что?.. Они с ним встречались?

— Да, встречались.

— И разговаривали?

— Да, и разговаривали.

Старикан просто весь задрожал:

— И на корабль к нему приходили?

— Приходили, — говорю. — В каюте у него бывали.

Старикан вышел из-за стола, прошелся по коврику и стал потирать от удовольствия руки.

— Чудесно! Спасибо вам за ценнейшие сведения, Александр Аркадьевич. Вы себе даже представить не можете, как вы нам помогли! Именно такого рода сведения нам больше всего и полезны. Спасибо за помощь! Только теперь вы их нам изложите, пожалуйста, письменно, Александр Аркадьевич.

— С удовольствием.

Он провел меня в соседнюю комнату, дал ручку с бумагой и оставил одного. Я накатал на трех листах, листочки собрал и направился к старику, вот, дескать, прочтите.

— Однако, — сказал я ему, — довожу до вашего сведения, что именно в тот момент, о котором идет речь, я как раз в Мурманске не был. Подробно в этих записях указываю. Меня тогда в Мурманск не пустили по вашему же специальному распоряжению. Так что я тогда остался без работы в Москве и чуть не подох от голода без продуктовых карточек.

У старикана перекосилась физиономия.

— Так вы еще над нами издеваетесь! Вы — так! Вам все хахиньки! Вам все насмешечки! Но не беспокойтесь, товарищ Галич. У нас вы по-другому будете смеяться. Вон отсюда!

Дома я собрал узелок и стал ждать. Я тогда почти перестал спать. Они ж забирали людей ночами.

— Ну?..

— Ничего, — сказал Александр Аркадьевич и хохотнул. — Обошлось. Почему? Не имею понятия. Может, другими делами завалило, а может, старичку со мной просто связываться не захотелось. Очень уж старенький он был. Переутомился.

Галич помолчал, потом вдруг меня спросил:

— Кстати, Майечка, мне здесь кто-то недавно говорил, что вы одно время работали в Московской писательской организации. Не помните ли вы там такого писателя Александра Рекемчука?