Галилео Галилей. Его жизнь и научная деятельность

Последний допрос 21 июня опять касался того же, что и первый: Галилея допрашивали, какое намерение имел он, скрыв от начальника дворца о запрещении ему писать. При этом у него настойчиво спрашивали, считает ли он, или считал ли, и с каких пор, мнение Коперника справедливым, требуя, чтобы он показал истину, так как в противном случае против него пришлось бы прибегнуть к судебным средствам, сообразным с делом (ad remеdia juris facti opportuna). На это несчастный философ отвечал: «Я не держусь и не держался мнения Коперника с тех пор, как мне дали приказание оставить его. Впрочем, я нахожусь в ваших руках – делайте со мною что вам угодно. Я здесь для того, чтобы выразить покорность; повторяю, я не держался этого мнения, с тех пор как оно было воспрещено». Протокол заканчивается словами: «Et cum nigit aliud posset haberi, remissus fuit ad locum suum», то есть «и так как нельзя было ничего больше добиться от него, то он был отослан в (или на) свое место». Аббат Марини думает, что он был отослан в дом посольства, но из письма Никколлини мы знаем, что Галилей к нему уже более не возвращался; поэтому в словах «свое место» многие основательно видят тот застенок, где можно было «добиться еще чего-нибудь» при помощи пытки. В приговоре, объявленном Галилею, содержится следующее место: «Заметив, что ты при ответах не совсем чистосердечно сознаешься в своем намерении, мы сочли необходимым прибегнуть к строгому испытанию (examen rigorosum), на котором ты отвечал как истинный католик». Что могло означать это «строгое испытание»? Очевидно, это не допрос или что-нибудь другое, напоминающее допрос, потому что все допросы и без того были нешуточными, а стало быть, не нужно было бы употреблять прилагательное «суровый» или «строгий» – «rigorosum», если бы речь шла о допросе; это – во-первых, а во-вторых, – потому, что и Никколлини в своем письме говорит «о допросе и испытании», то есть отличает второе от первого. Кроме того, Либри в своей «Истории математических наук в Италии» говорит, что во всех сочинениях об инквизиции и во всех инквизиционных процессах «exsamen rigorosum» означает именно пытку и что пытка всегда употреблялась, когда сомневались в намерении подсудимого. Отсюда очевидно, что, ввиду отсутствия фактических доказательств, предположение, что пытки не было, гораздо менее вероятно, чем предположение, что она была. Она могла быть даже очень мучительной, хотя и не повлекла за собою серьезного нездоровья: святое судилище, нужно отдать ему справедливость, на этот счет было довольно изобретательно.

Глава III

Последние годы жизни Галилея. – Некоторые черты его характера и частной жизни. – Заключение

Немногое нам уже остается сказать, чтобы закончить историю жизни великого человека, перенесшего столько нравственных страданий и на закате дней своих подвергшегося беспримерному в летописях науки преследованию и унижению. К счастью, обладая великим и могучим умом, Галилей обладал и не менее сильным характером; благодаря этому величайшие несчастия, вынесенные им, не сломили его энергии, как это могло бы случиться с людьми, одаренными меньшей силой воли. Мы видим, что, едва вырвавшись из когтей инквизиции, едва выступив из пределов фанатического, пропитанного ханжеством и лицемерием Рима, Галилей уже вновь занимается любимою наукою в Сиене, что продолжает делать и по возвращении на родину, живя в уединении в своем домике в Арчетри. По окончании прискорбной комедии отречения от своих мнений великий старец прожил еще восемь лет, и в эти восемь лет, на восьмом десятке лет своей жизни, Галилей успевает сделать для науки еще столько, сколько другим не удается сделать и во всю свою жизнь.