Галина Волчек как правило вне правил

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: – И вот тот путь – от сцены до стола комиссии – был путь в эту очень страшную и жестокую профессию. Я шла, и каждый шаг отзывался мыслью: «Сейчас они будут говорить, что я бездарная, что у меня нет никаких данных». Там, может быть, было шагов-то десять – пятнадцать, но я помню каждый. «Только бы не разрыдаться». Подошла к столу и, как осужденная, ждала приговора, голову опустила на грудь.

И вдруг…

– Ты принята. Товарищи, против никого нет? – услышала она чей-то голос.

– Нет, нет… – пропели все на разные лады с преобладанием мажорных.

И тут сценарий о гадком утенке, в жизни которого справедливость наконец восторжествовала, дал осечку и пошел не в ту сторону. Вместо счастья и радости из глаз неожиданно брызнули слезы.

– Я не хочу в ваше училище! Это мать! Она стоит там, внизу! Заставила! Я не хотела. Я хочу во МХАТ. Во МХАТ!

Она размазывала по щекам слезы, рыдала, и монолога ее было не разобрать. Выскочила из аудитории, за ней кто-то побежал, она не помнит даже кто, и убеждал горячо:

– Ты глупенькая. Ты ничего не понимаешь. Во МХАТе тебя засушат.

Во МХАТе, куда Волчек пришла на третий тур, таких ярких представлений уже не было. Никто не смеялся, когда она читала прозу Шолохова и басню Крылова, слушали строго. Во МХАТе, судя по всему, педагоги более серьезные, не развлекались за счет нестандартной внешности своих абитуриентов. Поэтому ни у кого из них не возникло желания проверить пластические возможности Волчек, и, к ее радости, показать танец не попросили.

Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, Александр Михайлович Карев, ректор Школы-студии МХАТ Вениамин Захарович Радомысленский со студентами. В верхнем ряду: крайний справа – Петр Фоменко, пятый справа – Игорь Кваша, девятая справа – Галина Волчек

– А вокал? Ведь песня входит в программу наряду с танцем.

– С пением у меня было плохо, и я отказалась петь. «Ну, возьмите хотя бы “до”», – сказал мне концертмейстер с орлиным профилем. Я молчу, как ребенок, которого при гостях заставляют прочесть стишок. «До», – тянет концертмейстер, глядя на меня. Я молчу. На третий раз поняла: или надо убегать, или открыть рот. И я сказала «до». «Хватит», – обрадовался он.

– Как вы думаете, помогла ли вам записка, которую вам дал Ромм?

– Не думаю. Я часто думаю про другое – если бы меня не приняли во МХАТ, пошла бы я в Вахтанговский? С позиций прожитых лет могу сказать – пошла бы. А тогда со своим максимализмом – точно нет. Точно так же и сегодня, если бы сказали: «“Современник” закрывают, иди в другой театр». Я придумала бы какое-нибудь другое дело, но другого театра в моей жизни не было бы.

1954 {МОСКВА. ПРОЕЗД ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕАТРА. ШКОЛА-СТУДИЯ МХАТ}

Студийная лестница. Здесь в перерывах между парами курят, треплются и крутят флирты. Волчек в ожидании подруги нервно смотрит на часы. К ней подходит тип весьма странной наружности. Его тощая фигура болтается в лиловом костюме явно с чужого плеча. Он, как ему кажется, живописно курит, держа руку на отлете так, чтобы все видели его мизинец с длинным холеным ногтем.

«Тоже мне, Пушкин нашелся», – думает она про себя и смущается его насмешливого взгляда в упор.

– Угостить папироской?

Он небрежно протягивает ядреный «Беломор». Она с деланым безразличием берет из пачки папиросу, не глядя на него, прикуривает и глубоко затягивается, чем приводит его в восторженное замешательство, – на его курсе девчонки «Беломором» не балуются.