Читаем Галина Волчек как правило вне правил полностью

Подпись на обороте: «С экзамена».


Она творчески подошла к вопросу. Позвонила знакомому парню, который учился в Горном институте, и попросила его достать брошюру по теме этой самой электролитической диссоциации.


ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — И вот представь: я выучиваю наизусть всю главу из учебника и плюс всю эту брошюрку. Выучиваю так, что, если меня ночью разбудить, я повторю все формулы. Когда меня спрашивают: «Как вы учите большую роль?»— я отвечаю, что после «теории электролитической диссоциации» мне ничего не страшно. В общем, я тренировалась день и ночь, рисовала протоны, нейтроны и с закрытыми глазами могла в считанные минуты все это изобразить.


До этого часа она вряд ли знала за собой такую азартность, не имеющую ничего общего со здравым рассудком. Мощности энергетического заряда вполне хватило бы на поверхностное освоение учебника по химии, но Галина всю страсть обрушила на так поразившее ее музыкальное название чисто технической теории. Такое проявление оказалось вовсе не случайным, а, как покажут дальнейшие события ее жизни, страстность станет самой устойчивой чертой ее натуры — такой обманчиво спокойной и флегматичной с виду.


1948 год.

С одноклассниками в конце учебного года


На экзамене и страсть, и знания Волчек продемонстрировала в полной мере.

— Берите билет и готовьтесь, — сказала учительница строгим голосом, не предполагающим возражения.

— А мне готовиться не надо.

В билете не было ничего похожего на теорию электролитической диссоциации.

— Как — не надо?

И она стремительно подходит к доске и быстро-быстро исписывает ее химическими формулами. Когда на доске не останется живого места от цифр, скобок и химических знаков, она, не сбавляя темпа, выдаст знания про электролитическую диссоциацию. Скорость, с какой Волчек сыпала терминами и наукообразными фразами, заставила всех дрожащих соучеников забыть о своих билетах и смотреть на Волчек как на фанатку химии, готовящуюся к научному подвигу. Она же не сбавляла темпа. Наконец перевела дух, посмотрела на часы — ровно 28 минут длилась ее тронная химическая речь. «Уложилась», — подумала про себя и посмотрела на членов комиссии.

— Переходите к реакции, — сказала экзаменатор и получила в ответ:

— Нет.

Удивление, смятение в рядах комиссии, явно потерявшей волю.

Волчек неожиданно выбросила вперед правую руку:

— Видите пятно?

Пауза. Глаза педагогов в тревоге метались с правой руки на лицо ее владелицы. Они ждали объяснения, которое тут же и получили.

— В детстве я постоянно делала опыты. Я была как фанатичка и все время что-то смешивала, соединяла разные реактивы. Однажды склянка взорвалась в руке — и вот смотрите.

И тыльная сторона ладони упирается в нос училки, пытающейся рассмотреть темное пятно, похожее на выжженное место.


ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — После двадцативосьмиминутного выступления, когда было изложено все до последней точки в брошюре, я почему-то сказала: «А теперь…» Я часто потом думала, если бы меня спросили: «А что теперь?», я бы заплакала, я не знаю до сих пор, «что теперь». Дальше мог быть только расстрел. Но химичка вдруг сказала: «А теперь ничего не надо», — и влепила мне пятерку.


Я представляю себе — одна рука медленно, как в рапиде, вывела в экзаменационном листе «пять». Зачем-то поставила точку. Другая рука быстро выхватила этот лист. Дверь кабинета химии закрылась. Волчек быстро удалилась по коридору.

Так Галя Волчек сдала химию, получила аттестат зрелости и побежала относить его в Школу-студию МХАТ. Какой яркий, можно сказать, театральный финал! — думаю я. — Браво! Каждая мизансцена и каждая роль в этом школьном сценарии расписана как по нотам в этом неосознанном режиссерском дебюте.

Если бы Волчек сразу же готовилась в режиссеры, то этот случай можно было бы считать лучшим тестом на профпригодность. Но вся штука в том, что расчета здесь было столько же, сколько в Африке снега. Ни одна химическая лаборатория в этом анализе не обнаружила бы и частицы расчета и тем более холодного рассудка.

Не зафиксированными ни ею самой, ни педагогами остались первые мощные проявления актерских и режиссерских способностей, которым прежде негде было проявиться. Она не знала, что владеет главными актерскими качествами — заразительностью и магнетизмом. Во всяком случае, напор, с которым она подавила экзаменационную комиссию, через несколько лет проявится на сцене. Но прежде всего поразит всех парадоксальным сочетанием медлительности и стремительности, с каким ни на кого не похожая актриса Волчек будет подчинять себе пространство на сцене и в зале. Ее можно было бы назвать «мадам минимум движений» — внешний минимум нес мощнейший психологический заряд. Что, собственно, и показали уже первые работы Галины Волчек — актрисы еще совсем молодого и шального «Современника».

Получив «пять» в 1951 году, она не знала, что история с аттестатом зрелости, начавшаяся в Москве, закончится спустя сорок лет на Земле обетованной.


Перейти на страницу:

Все книги серии Театральная серия

Польский театр Катастрофы
Польский театр Катастрофы

Трагедия Холокоста была крайне болезненной темой для Польши после Второй мировой войны. Несмотря на известные факты помощи поляков евреям, большинство польского населения, по мнению автора этой книги, занимало позицию «сторонних наблюдателей» Катастрофы. Такой постыдный опыт было трудно осознать современникам войны и их потомкам, которые охотнее мыслили себя в категориях жертв и героев. Усугубляли проблему и цензурные ограничения, введенные властями коммунистической Польши.Книга Гжегожа Низёлека посвящена истории напряженных отношений, которые связывали тему Катастрофы и польский театр. Критическому анализу в ней подвергается игра, идущая как на сцене, так и за ее пределами, — игра памяти и беспамятства, знания и его отсутствия. Автор тщательно исследует проблему «слепоты» театра по отношению к Катастрофе, но еще больше внимания уделяет примерам, когда драматурги и режиссеры хотя бы подспудно касались этой темы. Именно формы иносказательного разговора о Катастрофе, по мнению исследователя, лежат в основе самых выдающихся явлений польского послевоенного театра, в числе которых спектакли Леона Шиллера, Ежи Гротовского, Юзефа Шайны, Эрвина Аксера, Тадеуша Кантора, Анджея Вайды и др.Гжегож Низёлек — заведующий кафедрой театра и драмы на факультете полонистики Ягеллонского университета в Кракове.

Гжегож Низёлек

Искусствоведение / Прочее / Зарубежная литература о культуре и искусстве
Мариус Петипа. В плену у Терпсихоры
Мариус Петипа. В плену у Терпсихоры

Основанная на богатом документальном и критическом материале, книга представляет читателю широкую панораму развития русского балета второй половины XIX века. Автор подробно рассказывает о театральном процессе того времени: как происходило обновление репертуара, кто были ведущими танцовщиками, музыкантами и художниками. В центре повествования — история легендарного Мариуса Петипа. Француз по происхождению, он приехал в молодом возрасте в Россию с целью поступить на службу танцовщиком в дирекцию императорских театров и стал выдающимся хореографом, ключевой фигурой своей культурной эпохи, чье наследие до сих пор занимает важное место в репертуаре многих театров мира.Наталия Дмитриевна Мельник (литературный псевдоним — Наталия Чернышова-Мельник) — журналист, редактор и литературный переводчик, кандидат филологических наук, доцент Санкт-Петербургского государственного института кино и телевидения. Член Союза журналистов Санкт-Петербурга и Ленинградской области. Автор книг о великих князьях Дома Романовых и о знаменитом антрепренере С. П. Дягилеве.

Наталия Дмитриевна Чернышова-Мельник

Искусствоведение
Современный танец в Швейцарии. 1960–2010
Современный танец в Швейцарии. 1960–2010

Как в Швейцарии появился современный танец, как он развивался и достиг признания? Исследовательницы Анн Давье и Анни Сюке побеседовали с представителями нескольких поколений швейцарских танцоров, хореографов и зрителей, проследив все этапы становления современного танца – от школ классического балета до перформансов последних десятилетий. В этой книге мы попадаем в Кьяссо, Цюрих, Женеву, Невшатель, Базель и другие швейцарские города, где знакомимся с разными направлениями современной танцевальной культуры – от классического танца во французской Швейцарии до «аусдрукстанца» в немецкой. Современный танец кардинально изменил консервативную швейцарскую культуру прошлого, и, судя по всему, процесс художественной модернизации продолжает набирать обороты. Анн Давье – искусствовед, директор Ассоциации современного танца (ADC), главный редактор журнала ADC. Анни Сюке – историк танца, независимый исследователь, в прошлом – преподаватель истории и эстетики танца в Школе изящных искусств Женевы и университете Париж VIII.

Анн Давье , Анни Сюке

Культурология

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Актеры советского кино
Актеры советского кино

Советский кинематограф 1960-х — начала 1990-х годов подарил нам целую плеяду блестящих актеров: О. Даль, А. Солоницын, Р. Быков, М. Кононов, Ю. Богатырев, В. Дворжецкий, Г. Бурков, О. Янковский, А. Абдулов… Они привнесли в позднесоветские фильмы новый образ человека — живого, естественного, неоднозначного, подчас парадоксального. Неоднозначны и судьбы самих актеров. Если зритель представляет Солоницына как философа и аскета, Кононова — как простака, а Янковского — как денди, то книга позволит увидеть их более реальные характеры. Даст возможность и глубже понять нерв того времени, и страну, что исчезла, как Атлантида, и то, как на ее месте возникло общество, одного из главных героев которого воплотил на экране Сергей Бодров.Автор Ирина Кравченко, журналистка, историк искусства, известная по статьям в популярных журналах «STORY», «Караван историй» и других, использовала в настоящем издании собранные ею воспоминания об актерах их родственников, друзей, коллег. Книга несомненно будет интересна широкому кругу читателей.

Ирина Анатольевна Кравченко

Театр