– В каком году был похищен Галиндес? Впрочем, что я спрашиваю! Нет, нет, не подсказывайте мне: он был похищен 12 марта 1956 года. Прошло почти тридцать лет. Знаете, в той операции принимали участие двадцать-тридцать человек в возрасте от двадцати до восьмидесяти лет. Если вы вычтете тех, кого неизбежно вычеркнула сама жизнь, то поймете, что живы сейчас только те, кому тогда было от двадцати до пятидесяти лет. Сегодня им от пятидесяти до восьмидесяти. Вы понимаете? Персонажи вроде Эспайлата, Трухильо, де ла Маса, Мёрфи и им подобных давно на том свете, жарятся в аду или живут на страницах книг, написанных о деле Галиндеса. Но роль американской стороны в этом деле никогда до конца не раскрывалась; осталось неясным также, какую роль сыграло ЦРУ. И пока ФБР изо всех сил старалось выяснить судьбу своего агента Рохаса, – другими словами, Галиндеса, – ЦРУ помогало Трухильо выпутаться из неприятной истории, пока этот кретин не угрохал Мёрфи. Тут уж, как принято у янки, в дело вмешался сенатор от штата, откуда родом Мёрфи. Вы ведь половине человечества горло зубами перегрызете, если речь идет о защите интересов одного из ваших граждан. У вас менталитет настоящих торгашей, для которых клиент всегда прав. Как вам понравился полковник Аресес? Стоящий человек. Мы с ним уважаем друг друга, и это при том, что воевали в разных лагерях: я вместе с Бетанкуром, Гомесом Марином, Фигересем и Кастро в составе «Карибского легиона», а он в секретных спецслужбах Трухильо. Мы с ним встретились в Маракаибо в… Ох, что за память стала! Куда она девается, эта память? Шекспир был прав, когда говорил, что память иногда изменяет нам, или что-то в этом духе. Итак, мы встретились с полковником Аресесом, и, хотя мы и принадлежали к разным лагерям, нам надо было обсудить один деликатный вопрос. Я тут же почувствовал, что он хочет навести мосты, и я охотно ему помог. «Разве такой тонкий и умный человек, как вы, может служить такому невежественному диктатору?» Я боялся, что он схватится за пистолет, потому что доминиканские военные чуть что – сразу выходили из себя и хватались за оружие. Но нет, он только опустил глаза, и мне сразу все стало ясно. Через два часа он уже был полностью в моих руках, то есть в наших; он и сейчас работает в нашей агентуре. Я не имею права говорить вам, что это за агентура, могу сообщить только, что мы следим за всеми контрреволюционными вылазками в Центральной Америке. Следим отсюда, из Майами, откуда и экспортируется контрреволюция во все страны. Я очень хорошо знаю этот город: ведь когда я приехал сюда, тут еще улицы не были заасфальтированы. Вам этот город, столица латиноамериканской контрреволюции, показался бы отвратительным. У меня в моем возрасте был выбор: я мог остаться здесь и ни во что не вмешиваться, жить как внутренний эмигрант. Вы же знаете: как сказал поэт, «нет успеха, сравнимого с успехом изгнания». Но я выбрал борьбу, борьбу и снова борьбу – именно так я всегда жил. Я был опорой наиболее радикальных гаитянских групп, помогал агентам Кастро проникнуть в контрреволюционные группы, да чем я только не занимался! В этом городе, который, по сути, не что иное, как американский ядерный авианосец, когда-то должны были показывать пьесу кубинской писательницы, живущей в Нью-Йорке. В Нью-Йорке, а это что-нибудь да значит! Ее звали Долорес Прида, и она придерживалась самых левых взглядов, хотя не была сторонницей Кастро. Пьесу включили в программу фестиваля кубинского театра, который проходил здесь, в Майами. Но реакция устроила такое, что пришлось отменить представление! Из-за этого понаехавшего сброда Майами стал совсем другим, это уже не тот город, который так любили Сэндберг и Капоте и где жили перебравшиеся сюда с севера богатые пенсионеры и бизнесмены-евреи либерального толка. В семидесятые годы все изменилось. Раньше здесь были очень сильны позиции «новых левых», под влиянием их идей были и школы, и институты. А потом понаехал весь этот сброд, бежавший от Кастро, все эти вшивые «контрас», и от прежнего Майами ничего не осталось. Недавно я разговаривал с одним доктором, не помню, каких наук, но не медицинских. Так вот, он мне сказал, что в Майами – лучшие во всей стране школы. А когда я его спросил, почему, он мне ответил: «Потому что тут нет левых». Ну разве это не прискорбное заявление? Во что превратился бы мир, если бы в нем не осталось левых? Разве может в городе не быть левых? Если бы восстал из гроба дон Хосе Марти, который столько сил приложил для того, чтобы кубинцы, бежавшие сюда от испанского империализма, обрели свое самосознание… Я рассказываю вам все это для того, чтобы вы поняли – я не сдался, хотя для человека, который, как я, всю жизнь был красным, ничего нет хуже подобного окружения. Ну, что поделаешь! Надо иметь мужество. Мы ведь не ищем легких путей. Не правда ли, Мюриэл?
– Кто такой полковник Аресес? Что он делает в Санто-Доминго? Он не производит впечатление человека, занимающегося подпольной деятельностью. Скорее он похож на бизнесмена.
– Он выполняет мои указания.