Галиндес

– Потому что я был для них обычным человеком, ваше превосходительство, а от вашего сына они ожидали, что он поведет себя как наследник.

– Как принц.

– Как принц, ваше превосходительство. Рамфис не потерпел неудачу в Соединенных Штатах – они вынудили его потерпеть неудачу, потому что они предпочитают всегда держать одну ногу на голове союзника.

– Именно этих слов я и ждал, Артуро. Но ты, гаденыш, никогда не поставишь свою ногу мне на голову, как бы тебе ни хотелось. Я привязал моего сына на короткий поводок, хотя со стороны это незаметно, выпроводил всех друзей, которые плохо влияли на него, в том числе и моего зятя Порфирио Рубиросу, который был женат на моей дочери, той, кого ты находишь сексапильной. Один раз я даже двинул этому типу как следует по башке, потому что он постоянно затаскивал моего сына на разные попойки и гулянки вместо учебы. И хотя я просто таю, когда вижу, как он гарцует на лошади, стройнее и красивее, чем любой член нашей семьи, я вполне в состоянии потребовать, чтобы он был достоин той ноши, которую ему когда-нибудь придется принять на свои плечи и к которой его готовят с колыбели, а точнее, – с того момента, когда мать произвела его на свет благодаря этому черенку.

И свободной рукой он дотрагивается до ширинки, после чего снова поворачивается к тебе, словно только что вспомнив о твоем присутствии.

– Я никогда не утверждал, что Рамфис – не сын вашего превосходительства.

– Открой рот.

– Я это говорю вполне искренне, ваше превосходительство.

– Заткнись и открой рот, или я вышибу тебе зубы пистолетом.

Ты открываешь рот, и твой парализованный от ужаса взгляд останавливается на глазах старика, которые становятся все ближе, по мере того как он наклоняется и сует дуло пистолета тебе в рот; от страха ты начинаешь постукивать зубами о дуло пистолета, а твой рот быстро заполняется привкусом металла и смазки. И ты застываешь так, глаза в глаза с твоим палачом; перед глазами у тебя только его искаженное яростью лицо и кулак с зажатым пистолетом, от малейшего движения которого распухший язык начинает кровоточить. Достаточно одного движения, и пистолетный выстрел положит конец твоему желанию жить – жить, несмотря на эту кошмарную сцену; положит конец постоянному ожиданию конца и безмолвным мольбам о милосердии и справедливости, направленным неизвестно к кому, к затаившим дыхание в другом углу комнаты сподручным.

– Заткнись и сожми зубами дуло. Думай о том, что достаточно мне нажать на курок и твоя голова разлетится на части, как арбуз. Ты не заслуживаешь того, чтобы жить. Я готов простить тебе все, кроме того, что ты поставил под сомнение мои мужские достоинства, порядочность моей жены и происхождение Рамфиса. Я могу ждать так целый час, а если надо, то и два, и три – рука у меня еще крепкая, как у молодого. Я буду ждать столько, сколько понадобится, чтобы ты сдох от страха, чтобы ты стал ждать моего выстрела, который разом покончит с тобой.

Но тут он резко, рывком, вытаскивает пистолет; у тебя вырывается крик и падает окровавленный зуб, и ты начинаешь хватать ртом воздух. Истерика, которую ты не в силах сдержать, сотрясает все твое тело, и со стоном ты падаешь на пол.

– Полюбуйтесь, как он корчится. Эти типы храбрые только, когда у них перо в руке. Продолжайте, капитан. Зачитайте ему обвинение и приговор.

Трухильо поворачивается к тебе спиной и отходит; когда он усаживается в кресло и ты снова видишь его лицо, там ясно написана угроза.

– Я уже немолод для такой жестокости. Продолжайте капитан, и давайте побыстрее закончим.

Присутствующие с некоторым трудом возвращаются к своим прежним ролям, и капитан начинает читать, только после того как Эспайлат оборачивается и грозно смотрит на него.

– Встаньте и ведите себя пристойно в эту судьбоносную для вас минуту.

Но ты не стоишь на ногах, поэтому твои палачи подхватывают тебя и поддерживают под мышками: едва их руки ослабевают, ты как подкошенный падаешь на пол, словно все у тебя переломано – внутри и снаружи.