Галиндес

– Мы с вами могли бы избежать многих неприятностей, если бы вы согласились сотрудничать с нами. Расскажите о своих контактах с Норманом Рэдклиффом, о полученных от него инструкциях. Расскажите, когда вы получили указание заняться делом Рохаса, НЙ-5075 и от кого. Ваши встречи в Испании, Соединенных Штатах, на юге Франции и в Доминиканской Республике, безусловно, проводились в соответствии с заранее разработанным планом и с намерением поставить под угрозу безопасность Соединенных Штатов, а также нашего союзника и друга, Доминиканской Республики.

– Я – историк и занимаюсь особенностями человеческого поведения; работа моя связана с этикой. План моей работы был подготовлен точно так же, как подготавливают планы работы тысячи других историков. Было бы странно обвинять человека, занимающегося обстоятельствами убийства Линкольна или Кеннеди, в организации заговора против Соединенных Штатов.

Но нефит упрямо твердит свое, и, глядя на тебя немигающими глазами, снова и снова зачитывает тебе то, что кто-то написал ему на листе бумаги. Хотя он зачитывает этот текст несколько раз, каждый раз он слегка запинается: возможно, понимает, что это лишь предлог, необходимый, чтобы хоть как-то логически обосновать эту ситуацию.

– Где я?

– Мы ответим на ваши вопросы, после того как вы ответите на наши.

Открытой жестокости в их поведении нет. Но когда ты говоришь, что хочешь пить, воды тебе не приносят. Когда ты говоришь, что тебя тошнит, никто и бровью не ведет. Ты бы предпочла, чтобы их вопросы были более осмысленными, тогда ты бы чувствовала себя увереннее: пока они задают вопросы, на которые ты не можешь ответить, ты чувствуешь нависшую над тобой опасность, – так здоровенный верзила объясняет слабаку, на каких основаниях он его избивает, словно тот виноват в их наличии. Ты хотела бы, чтоб у твоих исследований была некая политическая подоплека, но ее нет – тебе нечего им сказать, и они это прекрасно знают. Но раз они это знают, к чему тогда весь этот фарс? И если у них кет ответа на этот вопрос, значит, ты обречена. Приговорена к смерти. Ты пытаешься ухватиться за что-то, но не за что: семейство Куэльо даже не знает, что ты отправилась в Санто-Доминго, Вольтер, этот гротескный старик, был их сообщником, у официанта не осталось данных твоей кредитной карты. В Майами тебя не существует. Где же ты?

– Я в Майами?

– Может, мы оставим вам анкету, и вы спокойно ответите на все ее вопросы в одиночестве? Мы не хотим оказывать на вас давления. Не осложняйте нашу задачу.

Они допрашивают тебя осторожно, как хирурги. Тебе кажется, что, если подойти поближе, от них будет пахнуть, как от врачей в операционной, и запах этот перебьет ту вонь хлороформа, которой пропитано еще все твое существо. Наверное, пора обедать: пришло время гамбургера и кока-колы. То, что тебе кажется уловкой, – всего лишь обычная привычка, без которой не может обойтись ни один палач: надо поесть.

– Я хочу пить, очень.

– Потом.

Они выходят из комнаты, и, когда дверь за ними закрывается, кажется, что их тут никогда не было. Как будто ушли четыре привидения. Вдруг дверь снова открывается, и один – тот, в ком заметна негритянская кровь, смуглее остальных, – протягивает ей стакан, до краев полный воды. Он протягивает его тебе и улыбается.

– Я добрее. Особенно с женщинами. Но должен сказать, что мой приятель еле сдерживается, и я не знаю, насколько его хватит. Так что послушай моего совета: давай закончим это дело побыстрее. Если мужики еле выдерживают, то представь, каково будет женщине. Не заставляй нас передавать тебя в другие руки: сейчас ты среди своих, но потом придут другие, и тогда ты почувствуешь разницу.

Ты перестаешь пить и с неподдельным изумлением спрашиваешь, кто они такие, эти другие. Но ответа нет – только пустой взгляд.

– Мне вам нечего сказать. Мне задают совершенно бессмысленные вопросы. Все мои встречи связаны с моей научной работой: это профессора, люди, знавшие Галиндеса, – с ними любой может связаться, и вы в том числе.

Мужчина разочарованно качает головой:

– Жаль. Я хотел дать тебе шанс.