Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра

Услышав слово «Витебск», Савронь оживился: там прошло и его детство, именно в Витебск его семья бежала из Варшавы после восстания шестьдесят третьего года. Его настороженное отношение к пациенту сразу испарилось, он стал расспрашивать Новосада о витебской гимназии у Замкового ручья, о костеле Святого Антония, где он пел в детском хоре. Вскоре разговор снова перекинулся на ружья, патроны, приманки и легавых собак. Савронь был заядлым охотником. Он даже владел собственным прудом в полгектара с болотной дичью недалеко от Залещиков[140]. Не меньшей его страстью было коллекционирование оружия и всевозможной литературы о нем. Об этом можно было догадаться по висевшим на стенах многочисленным картинам, литографиям и рисункам. Изображения старинных петронелл, мушкетов и аркебуз соседствовали с современными винтовками, пулеметами и даже пушками. Всюду громоздились книги, журналы и альбомы об оружии. Даже ковер на полу изображал военную битву – опрокинутые повозки, пушки, трупы людей и ангел, склонившийся над блаженно улыбающимся солдатом с оторванной ногой.

– Неужели вам удалось все это сберечь? – спросил заинтригованный прапорщик, листая каталог профессорской коллекции оружия.

– В отличие от многих моих коллег, которых сразу мобилизовали в армию, у меня было достаточно времени для этого, – уклончиво ответил Савронь. – Но мое сердце обливалось кровью, когда я видел, как их жены тащили в магистрат старинные мушкеты, револьверы и рапиры.

Прапорщик хорошо помнил этот эпизод из жизни оккупированного Львова. Его тогда удивило, как дисциплинированно горожане выполняют указ губернатора о сдаче огнестрельного и холодного оружия. В итоге первые этажи ратуши и дома Собеского до потолка были забиты разнообразным оружием. Правда, позже кое-что из собранных раритетов очутилось у некоторых офицеров жандармерии и полиции.

– Это кощунство со стороны русских и невосполнимый удар по львовскому Стрелецкому братству, – сокрушенно качал головой Савронь, – ведь еще со времен Зигмунта-Августа и Владислава Четвертого[141]каждый горожанин был обязан иметь оружие и систематически упражняться в стрельбе. Из этого братства вышли целые поколения. Веками одна рука львовян лежала на купеческих весах, а другая – на рукоятке меча. А как красочно и торжественно проходили во Львове стрелковые первенства! – причмокнул он. – Вот, взгляните, это правила одного такого соревнования в 1693 году. Церемония начиналась, как обычно, в кафедральном соборе. Затем все перемещались к городскому цейхгаузу, где сейчас улица Подвальная, и оттуда уже двигались колоннами по Курковой в Стрелецкий парк. Впереди шли два трубача, оглашая о начале важного события. Далее со знаменами и барабанами два полка пехоты и пушки. За ними несли четыре награды для победителей: два резника вели барана, выкрашенного золотой краской, – это была четвертая, самая низкая награда. На копье несли третью награду – три с половиной локтя сукна. Вторую награду – вола с позолоченными рогами гнали четыре резника, в белых фартуках, с венками на голове. И наконец, первую награду – корону – нес в окружении трубачей победитель предыдущего состязания. За официальной процессией катили многочисленные коляски с разряженными дамами и кавалерами, за ними шли пешие – дамы – в кринолинах, с маленькими зонтиками, господа – в узких сюртуках, высоких цилиндрах и черных галстуках. Стрелецкий парк не вмещал всех желающих. К сожалению, этот уникальный, несколько карнавальный церемониал был отменен австрийскими властями, они заменили его шаблонным военным парадом. Ну а теперь русские, надо полагать, окончательно поставят крест на этой славной традиции.

Новосад понимающе кивал, перебирая листки пожелтевших гравюр очередного альбома. Взгляд остановился на одной картинке: с искаженными от ужаса лицами, бросая оружие, целое воинство стремительным бегством спасалось от непонятного врага – огромной черной лягушки, из ноздрей которой исходил черный дым. Вытянув шею и навострив уши, диким галопом неслись кони. Раненые с вытаращенными от страха глазами протягивали с мольбой руки и цеплялись за убегающих.

Однако не этот напряженный сюжет заставил вздрогнуть Новосада: в верхнем правом углу гравюры, в овале, готическим шрифтом было начертано большими черными буквами уже знакомое – Melchi – слово, которое слышал от умирающего монаха Белинский.

– Как выразительно передан человеческий страх, – произнес он после минуты напряженного созерцания, – напоминает известную картину Брюллова «Последний день Помпеи». Интересно, что обозначает это слово наверху?

– Это название страшного оружия, – поправил очки профессор, – которое якобы низвергает всепоглощающую тьму на голову противника.

– Оригинальная фантазия, – заметил Новосад.

– Скорее легенда, которая базируется на реальных фактах, – поправил его профессор.

– Интересно было бы ее услышать…