Читаем Галлоуэй полностью

Я рассчитываю прожить свою жизнь именно здесь, где я могу слышать, как бежит вода, и видеть, как листья осин становятся золотыми осенью и снова зеленеют весной. Я хочу, проснувшись утром, видеть, как мой собственный скот кормится на лугу, и слышать, как лошади переступают с ноги на ногу в своих стойлах. У меня в жизни не много было возможностей учиться по книжкам, но все здесь - вроде книжки, которую может читать каждый, кто молча постоит на месте. Это - края Ла-Платы, и я пришел домой.

Глава 18

Ветер выводил свою прерывистую песню среди застывших на страже деревьев. Ниже разбросанных передовых постов теснились темные, батальоны сосен, как вражеская армия, готовая выступить против меня, и где-то у нижней кромки этой черной полосы лежал человек с винтовкой, которая уже меня подстрелила, и с пулей, которой он собирался добить меня.

Верн Хадди уже попробовал крови, ее вкус не остыл у него на губах, и его терзала жадная жажда - ему хотелось еще крови... а я лежал, и тело мое было разорвано его пулей и вздрагивало при каждом вдохе, куртка где-то потерялась, надвигалась ночь - а я лежал и ждал, пока он двинется.

Одно было хорошо - что он не знал точно, где я. Его пуля достала меня почти час назад, когда я пытался нырнуть в укрытие, но после того я извивался червяком, карабкался и сумел все же отползти немного в сторону.

Под камнем возле меня еще оставалось немного замерзшего снега, и я наскреб горсточку. Снег таял во рту, и я чувствовал восхитительную прохладу, когда талая вода стекала в горло и оживляла внутренности.

Я вытаскивал из-под себя камни и складывал их вокруг стеночкой, чтобы хоть немного защититься от холодного ветра и от пуль Верна Хадди. Слабость одолевала меня, в течение двух часов перед ударом пули меня гонял и подлавливал на каждом повороте человек, который мог иметь степень магистра в своем ремесле и который знал теперь, что я нахожусь где-то на границе лесного покрова и что податься мне больше некуда. В душе он, конечно, не сомневался, что вот-вот закончит дело.

Это была моя последняя позиция. Что бы ни случилось, случится оно вот на этом самом месте. Так я говорил себе, так я и думал. Я не могу отступить назад, потому что там открытое место и даже ночью света будет достаточно, чтобы разглядеть меня на этом бело-сером пространстве.

Я заткнул мхом дырку от пули и теперь ждал, пока он придет меня прикончить. Если он появится до того, как я потеряю сознание, то, может быть, я смогу достать его, а если позже - тут уж он, конечно, меня достанет...

Темнело. Внизу, в долинах, было уже совсем темно, и люди садились за стол, чтобы съесть горячий ужин в тепле и уюте. Там, внизу, Мег Росситер готовила ужин для своего папы или помогала ему, а мои братья и все остальные наши возле лагерного костра гадали, наверно, где я сейчас.

Я вытянул свое длинное тело поудобнее и ждал. Он не знал, где я, а я не знал, где он, а нам обоим это надо было знать. Я зарылся поглубже в гравий, но все равно дрожал от холода. Год клонится к концу, и здесь, на высоте двенадцать тысяч футов, ночью могут быть заморозки.

Это была не та гора, что в прошлый вечер, мы оба ее не знали. Она называлась не то Попугай, не то Сойди-С-Ума - обе эти горы стояли рядом, а я не знал, на какой из них мы находимся. Еще не разобрался как следует в местной географии.

Я вытащил из мешочка ломтик вяленого мяса и начал жевать потихоньку. Этот мешочек у меня был маленький и почти пустой - в нем едва хватало места на несколько кусков хлеба и мяса, так, лишь бы человеку перебиться денек.

Я потерял много крови, да и шок после ранения был силен. Кажется, пуля ударила в верхнюю часть бедренной кости - я от этого удара свалился на землю, и нога онемела; но пуля, отскочив от кости, зарылась в мясо и оставила глубокую дырку.

Даже если Хадди не доберется до моей шкуры, мне потребуется много счастья, чтоб протянуть эту ночь. Непрекращающееся кровотечение и ночные заморозки меня прикончат.

Внезапно что-то шевельнулось, я отпустил винтовку и схватился за револьвер. Как он смог подобраться так близко?!

Послышался тихий скулеж... этот проклятый волк.

И как только он сумел забраться за мной следом на такую высоту? Впрочем, почему бы и нет? Он, кажется, выслеживал меня. Я ведь знаю, какие странные штуки могут иногда выделывать дикие звери. Мне рассказывали как-то про пантеру, которая две мили шла за мальчиком через темный лес, в двух шагах буквально, а мальчик всю дорогу с ней разговаривал - думал, это его собака. А потом он постучал в дом, и когда ему открыли, все увидели, что это пантера... а она сиганула в кусты.

Я вынул из мешка маленький кусочек мяса и тихонько позвал:

- Сюда иди, парень!

И кинул ему.

Жадные челюсти схватили мясо на лету, я слышал, как он жует. Я заговорил с ним тихим шепотом, начал подзывать к себе. Он долго выдерживал характер, а потом приблизился, переполз на брюхе через мою насыпь, как будто знал, что надо от кого-то прятаться, а потом замер, ожидая, пока я с ним снова заговорю. И вдруг подполз ближе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
1812. Всё было не так!
1812. Всё было не так!

«Нигде так не врут, как на войне…» – история Наполеонова нашествия еще раз подтвердила эту старую истину: ни одна другая трагедия не была настолько мифологизирована, приукрашена, переписана набело, как Отечественная война 1812 года. Можно ли вообще величать ее Отечественной? Было ли нападение Бонапарта «вероломным», как пыталась доказать наша пропаганда? Собирался ли он «завоевать» и «поработить» Россию – и почему его столь часто встречали как освободителя? Есть ли основания считать Бородинское сражение не то что победой, но хотя бы «ничьей» и почему в обороне на укрепленных позициях мы потеряли гораздо больше людей, чем атакующие французы, хотя, по всем законам войны, должно быть наоборот? Кто на самом деле сжег Москву и стоит ли верить рассказам о французских «грабежах», «бесчинствах» и «зверствах»? Против кого была обращена «дубина народной войны» и кому принадлежат лавры лучших партизан Европы? Правда ли, что русская армия «сломала хребет» Наполеону, и по чьей вине он вырвался из смертельного капкана на Березине, затянув войну еще на полтора долгих и кровавых года? Отвечая на самые «неудобные», запретные и скандальные вопросы, эта сенсационная книга убедительно доказывает: ВСЁ БЫЛО НЕ ТАК!

Георгий Суданов

Военное дело / История / Политика / Образование и наука