Так погиб Красс – именно так, как увидел наш солдат. Его смерть разорвала всю прогнившую ткань римской политики. Три правителя своим сотрудничеством долгие годы поддерживали в римском обществе равновесие. Теперь на весах власти остались только двое. Либо Цезарь, либо Помпей должен был перетянуть чашу весов в свою сторону. После смерти Юлии и конца своих общих надежд полководцы-соперники уже ни в каком отношении не были союзниками. Теперь Помпей мог формировать свои войска в Испании, мог набирать легионы под тем предлогом, что отправляется в Парфию мстить за Красса, но не ехать туда. Теперь каждый наместник какой-либо римской провинции должен был принять сторону либо Цезаря, либо Помпея. Помпей накапливал силы в Риме, и его мощь и власть росли.
Анализируя цепь этих событий, можно было предположить, что видение нашего рядового было послано Цезарю как предупреждение о будущих трудностях. Но оно не достигло своей цели. Амбиорикс кружил и петлял по эбуронским лесам, заметая следы, а Цезарь сзывал своих охотничьих псов. Даже одно германское племя поспешило переправиться через Рейн на плотах, чтобы урвать свою долю в добыче. Но вскоре германцы выяснили, что Цезарь далеко, а все имущество его армии оставлено в лагере на попечении Цицерона и под охраной легиона солдат, которые недостаточно сильны и потому не рискуют выходить за стены. И германцы сделали вывод: разграбить это место будет гораздо выгоднее, чем соперничать с соседними племенами бельгов за то, что можно взять с эбуронов.
Тем временем Цицерон провел утомительную неделю. В лагере было много вьючных животных, и теперь им не хватало корма. Солдаты четырнадцатого легиона жаловались на жару, мух и на то, что им нечего делать. За это время выздоровело много ветеранов из тех, кто числился в списках больных, и они заявляли, что, когда девять легионов размещаются на одном небольшом участке, где противника не видно, а все соседние галлы ушли охотиться за Амбиориксом, нет никаких причин вести себя как в осаде. Цицерон вначале твердо соблюдал приказ, но когда прошло семь дней, а Цезарь не возвратился, Цицерон посчитал, что поступит разумно, если будет действовать по своему усмотрению. Поэтому он позволил половине легиона выйти из лагеря, чтобы сжать хлеб, который, как нам было известно, рос на дальнем, не видном из лагеря склоне одного из холмов. Вьючные животные были выпущены из лагеря пощипать свежую траву, и отдельная команда из трехсот выздоровевших ветеранов вышла помогать новичкам на уборке урожая.
Именно в этот спокойный момент германские конники галопом подскакали к лагерю и попытались ворваться через задние ворота. В этом месте к лагерю близко подступал лес, поэтому, когда германцев заметили, они уже почти добрались до торгового ряда, который ставят за воротами лагеря вдоль его стен.
Дежурная когорта у нас была, но неопытность и неловкость солдат четырнадцатого легиона осложнили положение. Сигнал тревоги был подан нечетко. Все были в панике. Секстий Бакул – тот, кого не брала никакая смерть, – был теперь первым центурионом в двенадцатом легионе. Излечившись от тяжелейших ран, которые были бы смертельными для большинства людей, он вновь заболел, на этот раз дизентерией: эта болезнь – беда всех армий. Теперь он, еще далеко не выздоровевший, лежал в своей палатке и не ел уже пять дней. Но, услышав тревожный шум, он заставил себя встать на ноги и, шатаясь, вышел из палатки.
Положение было отчаянным: варвары сражались в воротах с охранявшими вход часовыми, и те отступали. Бакул выхватил оружие у ближайшего к нему перепуганного дурака и, что-то крича хриплым голосом, бросился на выручку охране. Его пример побудил других сделать то же самое. Многие знали Бакула, поскольку в таком маленьком лагере первый центурион, герой многих боев, не мог остаться неизвестным. Если он, больной, смог подняться с постели и сражаться, то и они могут пойти за ним. Бакул вскоре упал, пробитый германским копьем, но теперь для тех, кто защищал вход, стало делом чести спасти ему жизнь. Они яростно рванулись вперед, напрягая все свои силы, и вытащили Бакула из-под конских копыт, а затем одним ударом отбросили германцев назад настолько, что смогли запереть ворота.