Галльские ведьмы

— Я не могу тебя убить, — сказал он, удивляясь своей твердости. — И не могу оставить тебя здесь. Ведь ты не сдался. Понимаешь? Думаю, твою жизнь можно спасти, только если я объявлю тебя своим рабом, Руфиний.

— У меня были хозяева и похуже, — чуть слышно пробормотал он и снова ухмыльнулся.

Грациллоний опустился на колени и перевязал раны Руфиния.

V

На протяжении многих лет Сорен Картаги и королева Ланарвилис часто виделись наедине.

Шторм стих, но море по-прежнему обрушивалось на ворота Иса, поднимая пену до самых бойниц. Шум волн, бушующих в подземелье, раздавался по всему городу, словно земля, разъяренная их нашествием, гнала их прочь, в океан. Темнота поглотила беззвездное небо, пощадив лишь одиноко светящиеся окна башни. Огни и роскошь комнаты, где Ланарвилис приняла своего гостя, не могли тягаться с ночью.

Она неподвижно сидела в кресле с высокой спинкой и наблюдала, как он ходит по комнате. На ее платье из домотканой шерсти и серебряной ленте отражался свет огней. Он мерцал в ее глазах, отчего казалось, что они горят демоническим огнем, хотя на ее лице было написано лишь сострадание к нему. Сорен был в красном платье, на его груди висел талисман в виде солнца (он считал, что этот случай — зловещее предзнаменование). В тусклом свете его волосы и борода казались еще более серыми.

— Так все и было, — с трудом проговорил Сорен. — Он защитил бандита. Говорят, он уложил его в постель во дворце. Не успел я опомниться и возразить, как Грациллоний сам объявил себя победителем и сказал, что бой закончен; он сделал его своим рабом, но это ничего хорошего не сулит. Скорее наоборот, он принесет Таранису гекатомбу, причем быков купит сам.

Ланарвилис кивнула.

— Галликены слышали об этом, — мягко сказала она. — Он прислал нам письменный счет — его написала Бодилис, с которой он уединился во дворце в присутствии римских солдат. Они туда привели и галла. Пока это все, что я знаю. С нами он был немногословен и суров, хотя Бодилис и старалась смягчить его слова.

— Отдохни, — сказал Сорен. Звук его шагов приглушались ковром и барабанным грохотом моря. — Я возмущен. Ис живет благодаря богам, которые издревле требовали жертв. Он сказал, что будет драться с тем, кто вызвал его на бой, а тот, кто не сдастся, должен умереть; но он не отдал почести богам. Он назвал это убийством! — Сорен перевел дыхание. — «Отойди», сказал он мне, и отвез разбойника домой.

Я взывал к морякам, чтобы они убили негодяя, если это не может сделать их король. «Не переживай, — сказал мне Грациллоний (о, как спокойно он это сказал), — здесь никто не обязан умирать». Он положил руку на рукоятку меча. Я видел, Ланарвилис, как были потрясены не только моряки, но и стражники, но он их король, и они обязаны ему повиноваться, королю, который насмехается над богами, возвысившими его, — Сорен стукнул кулаком по ладони. — Я едва сдержался, хотя меня душил гнев. Потом раненого перевязали; и сделал это римлянин, солдат, не имеющий навыков в медицине, а не наш военный врач… Я пытался переубедить Грациллония. Независимо от веры, сказал я ему, он наверняка понимал, что его богохульство и неповиновение только вызовут к нему ненависть и сведут на нет все, что он сделал для Рима. Он ответил, что не думает об этом.

— Боюсь, он был прав, — сказал Ланарвилис.

— Да, — взревел Сорен. — Ты слышала, вечером, когда этот Руфиний немного оправился от ран, Грациллоний привез его в город. Но сначала он послал геральдов, чтобы они объявили о его намерении. На дороге Лера собралась толпа. Он въехал в Верхние ворота во главе отряда моряков, и в его седле сидел Руфиний. Понимаешь? Он торжествовал, а люди кричали от радости!

— Я слышала об этом, — сказала Ланарвилис. — Меня это не удивляет.

— Он их победил. Несмотря на его, чуждого нам, Бога; несмотря на христианского священника, которого он защищает; несмотря ни на что, он — их дражайший король Граллон, ради которого они возьмут в руки оружие и пойдут биться с любым врагом. Сколько это будет продолжаться — до тех пор, пока боги обратят свое оружие против них?

— Сорен, — тихо спросила она, — ты не думал о том, что это может действительно оказаться концом эпохи, положенной Бреннилис? Что Ису еще раз предложена чаша молодости, и если он не попробует ее, то состарится и умрет?

Он остановился и долго смотрел на нее.

— И ты? — наконец выдохнул он. Она покачала головой.

— Нет, дорогой. Я тебя никогда не предам. Но мы с моими сестрами — без Бодилис, хотя она написала мудрое письмо, — говорили с Малдунилис, которая вернулась с Сена. Я знала, что ты будешь меня искать.

— И что вы решили?

— Может быть, Таранис согласится принять от Грациллония другую жертву?

— Не думаю. В его сердце течет не священная кровь.

Ланарвилис вздрогнула.

— Подождем. Сегодня Таранис не наслал на нас молнии. Но если боги и самом деле разгневаются, их месть будет медленной, но жестокой.

Сорен очертил в воздухе знак и сказал:

— Я думаю, Ис не должен пострадать из-за слабости одного человека. Вы, галликены, можете его проклясть, как Колконора.

Ланарвилис его перебила: