Галльские ведьмы

Грациллоний сидел в своей любимой комнате для личных переговоров. Перед ним на столе стояли кубки и кувшины с вином и водой. Рядом с ними лежал свернутый папирус. Ни огонь, ни окна из зеленого стекла не оживляли темноту, в которой пасторальные фрески казались сделанными из слоновой кости. На Грациллонием были в спешке наброшенная повседневная туника и штаны, из-под которых выглядывала накидка; это было странно — обычно он всегда сохранял спокойствие, а его одеяние свидетельствовало об обратном. Украшения отсутствовали. Когда он посмотрел на вошедшего Корентина, хорепископ заметил, что лицо у него изможденное.

— Закрой дверь, — резко сказал на латыни Грациллоний. — Садись.

Корентин повиновался. Грациллоний потянулся к столу, ткнул указательным пальцем в документ и, не меняя тона, произнес:

— Максим мертв.

— Что? — Корентин был потрясен. Он перекрестился, склонил голову и зашептал молитву. Когда он закончил, взгляд его был тверд. — Ты только что узнал?

Грациллоний резко кивнул.

— Мне сообщил правитель. Это произошло месяц назад, но гонцы принесли известие только сегодня.

— Значит, Феодосий одолел Максима? Он умер в бою?

— Нет. Феодосий победил его около Аквилеи. Думаю, ему помогла конница готов. Максим сдался и отрекся от трона. Чем это должно было кончиться? Изгнанием на какой-нибудь остров. Чтобы человек, спасший Британию, закончил свои дни мирно и достойно. Но нет. Вскоре после этого Максим и его сын Виктор были убиты. Из письма я не понял, то ли это был приказ Феодосия, то ли подлое убийство. — Он ударил кулаком по столу. Задрожала лампа. — Кто бы это ни был, мы знаем, по чьей воле они умерли!

— Да упокой Господь их души, — сказал Корентин. — Бог справедлив. Соперник Максима Грациан тоже пал бесславно — и Присциллиан, и многие другие, — из-за человеческого честолюбия.

— Я таил на него злобу. Но он был моим командиром! — вскричал Грациллоний. — Он защитил Рим! Он не должен был так умереть!

Он схватил кувшин с вином, налил полный кубок и, не разбавив водой, залпом выпил.

— Наливай себе, Корентин, — сказал он. — Выпей со мной, помянем Максима.

— Поэтому ты послал за мной?

— Н-нет. Не совсем. Я хотел с тобой поговорить. Впрочем, я хотел напиться, а человек не должен пить один.

Корентин налил немного вина, разбавил его и сделал глоток.

— Заказать мессу за упокой их душ?

— Да. Я как раз хотел тебя об этом попросить. Мне хотелось совершить ритуальное погребение в храме Митры, но… Максиму это не понравилось бы. Попрощаюсь со своим командиром по-христиански. Расходы я оплачу.

Усилился ветер, по стеклам стекал дождь.

— Я первый, кому ты об этом сказал? — спросил Корентин.

Грациллоний снова кивнул.

— Я соберу суффетов и сообщу им эту новость. Но сначала я должен разработать план. Иначе они начнут спорить, пререкаться и торговаться, а промедление смерти подобно.

— Я не политик и не солдат, сын мой, и не могу тебе советовать.

— Можешь. Ты знаешь империю лучше меня. К тебе прислушивался епископ Мартин, который на самом деле обладает большей властью, чем это кажется и ему самому, и другим людям. Феодосий вернул власть Валентиниану, своему зятю, который стал августом Запада; но Феодосий какое-то время пробудет в Италии, и ты прекрасно знаешь, кто в действительности правит империей. Из разговоров о нем я понял, что он — ревностный католик. Ты лучше меня понимаешь, во что он превратит церковь.

Корентин нахмурился.

— Будь осторожен. — Он помолчал. — Чего ты боишься? Разве никто не выиграл от того, что в империи установился мир и появился сильный император?

— Раньше я тоже так подумал бы, — решительно ответил Грациллоний, — но теперь я считаю иначе. Я принадлежу Ису. Рим остался моей матерью, но Ис — моя жена.

Корентин закусил губу. Он отпил вино и сказал:

— Понимаю. Максим назначил тебя префектом. Теперь его ставленников наверняка уберут.

Грациллоний осушил кубок и снова наполнил его.

— За себя я не боюсь. Я говорю искренне. Но если мне прикажут вернуться и… повиноваться, что тогда? Кто меня заменит? Что он сделает?

— Ты боишься, что твое место займет римлянин, который уничтожит языческие храмы и запретит ритуалы, что в Исе вспыхнут восстания и Рим погибнет, как когда-то Иерусалим?

Грациллоний вздрогнул.

— Да.

Корентин пристально посмотрел на него.

— Тогда я скажу, что сочту это за великое зло. Они не только отдадут на поругание Ис, но и вернут святыни, которые мы с Мартином пытались низвергнуть. Этого будет достаточно, чтобы доказать, насколько старые боги сильнее наших. Они никогда много не значили для людей. Весна, гора, любое святое место значат для них много больше; а ведь их тоже опекают христианские святые. Боги Иса не сдадутся просто так. Поддавшись своим жрецам, они превратят Ис в руины.

— Ты это понимаешь, — выдохнул Грациллоний.