Галобионты

На некоторое время в кабинете установилась тишина, пронизанная тревожным ожиданием. Профессор поднял, наконец, голову и взглянув на полковника, замер, пронзенный тяжелым взглядом Дзержинца. Налет дерзости начисто слетел со Степанова. Его тело налилось свинцовой тяжестью, язык отказывался повиноваться, на лице застыло виновато-испуганное выражение.

– Я последний раз спрашиваю вас, Антон Николаевич, – произнес полковник, негромким, но проникающим в самую душу голосом, чеканя каждое слово, – где ваш помощник?

– Я не знаю… – пролепетал Степанов, – силясь отвести глаза от буравящего взгляда полковника, – я никуда не посылал его…

– Не лгите мне, я все равно узнаю правду.

– Клянусь вам, полковник, я никуда не посылал его!

Дзержинцу показалось, что Степанов говорит правду, но чувствовалось, что за этими чистосердечными словами таилось нечто недосказанное.

– Вы не можете не знать, где находится ваш помощник, не так ли, Антон Николаевич? – вкрадчивость тона не обманывала Степанова, он готов был умереть сию же секунду, лишь бы только не чувствовать на себе тяжелого взгляда Дзержинца.

– Он попросил меня разрешить ему разведать окрестности, – пролепетал Антон Николаевич дрожащими губами.

– И вы ему разрешили, – проговорил Дзержинец, сквозь сжатые зубы.

– Я сказал ему, что он может отлучиться ненадолго. Но скоро Геракл будет здесь, полковник! Я даю вам слово, что скоро он вернется на Базу!

– Ну вот и славно, Антон Николаевич, – сказал полковник с нотками странного удовлетворения в интонации, – вы испытывали границы моей лояльности по отношению к вам. Примите мои поздравления, дорогой профессор, наступил тот момент, которого вы так усердно добивались.

* * *

Геракл не ожидал, что вторичное посещение Санкт-Петербурга вызовет в нем бурю необъяснимого волнения. Все вышло спонтанно. Хозяин разрешил ему покинуть Базу, но с одним условием: прибыть к нему не позднее, чем через трое-четверо суток. Геракл надеялся, что сможет уложиться в отпущенное ему время.

Его самого удивляло горячее желание снова наведаться в мегаполис, поразивший его своей непомерной величиной и многолюдьем. Геракл ясно помнил, что город не произвел на него благоприятного впечатления, но между тем в нем ощущалась завораживающая притягательность. На сей раз Геракл был подготовлен к прибытию более основательно, чем тогда, когда для приобретения одежды и других необходимых мелочей ему пришлось прибегнуть к такой нелицеприятной процедуре, как убийство.

В первое посещение Большого города, Геракл не планировал свои действия, отдавшись течению событий. Теперь же он четко знал, куда направится и что будет делать. Его снедало одно страстное желание, мешавшее ему думать о других вещах. Расставаясь с Еленой, Геракл не предполагал, что не сможет забыть ее. Это раздражало. Выбивало из колеи, заставляя снова и снова доискиваться до причин такого трепетного отношения к женщине, не вызывающей в нем ни малейшего уважения. Геракл набрался уже достаточно опыта общения с людьми, и понимал, что способен вызвать к себе интерес со стороны женщины, куда более интеллектуально развитой и утонченной, нежели Елена. Почему же тогда у него не было естественного, на первый взгляд, желания испробовать других женщин? Он хотел Елену и никого, кроме нее.

Геракл помнил, что тоска по Елене особенно возросла в нем после того, как он увидел ту, другую, золотоволосую красавицу, над которой трепетал профессор. После долгих раздумий Гераклу показалось, что он нашел ответ на этот вопрос. Его привлекло в Елене то, что она испытывала к нему теплое чувство, которого он не мог объяснить никакими рациональными причинами. Он не мог забыть ее глаз, лучившихся теплотой и преданностью. Оказывается, это так удивительно прекрасно, когда кто-то любит тебя не за твои таланты и достижения, а просто за то, что ты есть… При воспоминании о том, как в моменты близости теплел ее обычно хрипловатый голос, у Геракла щемило сердце. Но в то же время Геракла угнетало сознание того, что существо, достойное презрения, занимает чуть не все его мысли. Он то и дело твердил себе, что не должен даже думать об этой никчемной женщине, что такие, как она могут привлечь мужчину только на короткие мгновения, как средство удовлетворения животной похоти. И уж никоим образом не следовало бы уважающему себя индивиду сохранять в памяти ее образ. Однако такие мысли не приносили ничего, кроме недовольства собой и раздражения. Геракл отлично помнил, что неоднократно Елена вызывала в нем ярость и желание причинить ей боль или даже лишить жизни, но почему-то он так и сделал этого. Что мешало ему? Из-за чего при взгляде в лицо этой женщины где-то в тайниках его неискушенной души оживала пронзительная тоска? Видимо, он еще недостаточно познал себя, чтобы суметь ответить на мучающие его вопросы. Эти мысли не приносили ничего, кроме недовольства собой и раздражения. В конце концов Геракл решил поддаться порыву и снова встретиться с Еленой и уяснить для себя, чем она для него является.