Галобионты

– Этот идиот вообразил, что я плету заговоры за его спиной. Мнительный дурак! – Степанов скрежетал зубами от злобы. – Он решил, что я сделал из Геракла свое главное доверенное лицо. А что? Неплохая идея. Очень даже неплохая.

Вдруг ему в голову пришла одна мысль, показавшаяся чертовски любопытной. Парадокс: он вырвался из-под власти Дзержинца, Тихомиров же, в свою очередь, вышел из-под власти Степанова. Преодолев моральное превосходство полковника, профессор утратил собственное моральное превосходство над своим ассистентом. И было похоже, что оба эти процесса необратимы.

* * *

Смутная тревога, возникшая у Дзержинца во время посещения Базы, не только не ослабела, но, напротив, усиливалась по мере его приближения к Москве. В дороге полковник обдумывал нюансы поведения Степанова и многое все больше казалось ему подозрительным. По приезде в Москву Дзержинец всерьез подумывал о том, чтобы провести психиатрическую экспертизу на предмет вменяемости Антона Николаевича. Страстные разглагольствования профессора о том, что он достигнет уровня божества, не оставляли сомнений, что Степанов разделяет судьбу всех гениев, его амбиции простираются все дальше, соответственно, возрастает сознание собственного величия и презрение к роду человеческому. Полковника немного позабавило, но и уязвило, что ученый приравнивает его, своего спасителя и безраздельного властителя своей судьбы к обывателям с ограниченным сознанием. Это не могло не навести на мысль, что со Степановым происходит нечто нехорошее, его сознание меняется не в лучшую сторону и неизвестно, к чему это может привести в дальнейшем. Покуда Дзержинец крепко держал Антона Николаевича в руках. У него имелось несколько стопроцентно надежных методов воздействия на ученого. Здесь было и устрашение, и подыгрывание его ученым чудачествам, и обеспечение Степанову возможности совершать исследования. Но все это годилось лишь для человека с нормальной психикой.

Кроме того, у полковника родилось стойкое ощущение, что Степанов чем-то сильно встревожен. Это было связано с пятой серией. Дзержинец решил, что нужно как следует растрясти Тихомирова – ассистента Степанова. Антон Николаевич наверняка был в курсе происходящего, возможно, именно поэтому не захотел, чтобы полковник встречался с Тихомировым.

И к чему был весь этот бред об аурах и телепатии? Не всерьез же он намеревался создать существ, обладающих паранормальными возможностями? Безусловно, Степанов – гениальный ученый, это Дзержинец понял с самого начала. Но последние его выкладки нельзя было воспринять иначе, чем бред сумасшедшего. Если бы не фанатичная убежденность ученого в своем успехе, не энтузиазм, горящий в его глазах, можно было бы подумать, что Степанов попросту лжет, чтобы отвлечь его, полковника, от мыслей по поводу пятой серии.

Еще Дзержинца беспокоило нежелание Антона Николаевича говорить о посланных. Это тоже представлялось более чем странным. У полковника кошки скребли на душе. Создавалось такое впечатление, что Степанов затеял, или пытается затеять какую-то собственную игру. В общем-то, для этого не было серьезных оснований, однако интуиции своей полковник доверял безоговорочно.

Вдруг он поймал себя на одной мысли, показавшейся ему и забавной, и неприятной одновременно. Вот он сам, на протяжении почти всей своей сознательной жизни, верит в шестое чувство. А ведь оно тоже относится к разряду сверхъестественных, никак не объясняемых современной наукой. Парадокс! Так может быть, Степанов не так уж и болен, возможно, он всерьез намеревается разрушить общепринятые рамки, и вдруг у него это получится?

Но, как бы то ни было, Дзержинец решил усилить контроль за деятельностью ученого, понимая, что сейчас это ему необходимо, как никогда.

* * *

Молодой, но подающий большие надежды журналист газеты „Зерцало“, Евгений Орешников, как всегда запаздывал. Главный редактор три или четыре раза справлялся о нем у секретарши, но постоянно получал неизменный ответ: Орешникова нет ни на работе, ни дома. По крайней мере, домашний телефон Евгения не отвечал с самого утра.

– Как только объявится, немедленно пошлите его ко мне, – приказал главный редактор.