Гамаюн

По углам шуршат кикиморы в дому,
По лесам глядят шишиморы во тьму.
В тех – опара невзошедшая густа,
Эти – белые, туманнее холста.

Клеть встревожена, чудит там домовой,
Уж доложено: Мол, будешь сам не свой.
Не уважили, нехватка овсеца,
И попляшет ваш коняга без конца.

Челку знатно закручу ему винтом,
И над гривой пошучу, и над хвостом.
Утром глянете, и как беде помочь,
Лошадь в мыле, точно ездила всю ночь.

В поле выйдешь, так бы вот и не глядел.
Словно на смех. И надел как не надел.
На околице два беса подрались,
Две гадюки подколодные сплелись.

А придет еще от лешего тоска,
Хватишь водки на четыре пятака.
Ну, шишиморы, пойду теперь в избу.
Ну, кикиморы, в избе как есть в гробу.

Погорели

Голодали. Погорели.
В бледном теле крови нет.
Завертелись мы в метели,
В вое взвихренных примет.

Мы остывшие блуждали
Вдоль замерзших деревень.
Видишь вьюгу в снежной дали?
Это наш посмертный день.

Голодая, мы заснули,
Был напрасен крик: «Горим!»
Дым и пламень, в диком гуле,
Пеплом кончились седым.

Голодать ли? Погореть ли?
Лучше ль? Хуже ль? Все равно.
Из чего ни свей ты петли,
Жалким гибнуть суждено.

Отгорела гарь недуга.
Пламень гибнущих пожрал.
Вот, нам вольно. Вьюга! Вьюга!
Пляшет снежно стар и мал.

Час и твой придет последний.
Дай, богатый. Сыпь хоть медь.
Не откупишься обедней.
Нужно будет умереть.

При Море черном

При Море черном стоят столбы.
Столбы из камня. Число их восемь.
Приходят часто сюда рабы.
И сонмы юных несут гробы.
Бледнеют зимы. И шепчет осень.

Порой и звери сюда дойдут.
Порой примчится сюда и птица.
И затоскуют? Что делать тут?
Пойдут, забродят, и упадут,
Устав стремиться, устав кружиться.

При Море черном стоят столбы.
От дней додневных. Число их грозно.
Число их веще меж числ Судьбы.
И их значенья на крик мольбы: –
Навек. Безгласность. Враждебность. Поздно.

После бури

Зеленовато-желтый мох
На чуть мерцающей берёсте.
Паденье малых влажных крох,
Дождей отшедших слабый вздох,
Как будто слезы на погосте.

О, этих пиршественных бурь
В ветрах сметаемые крохи!
Кривой плетень. Чертополохи.
Вся в этом Русь! И, в кротком вздохе,
Сам говорю себе: Не хмурь
Свой тайный лик. Молчит лазурь.
Но будет: Вновь мы кликнем громы,
И, в небе рушась, водоемы,
Дождями ниву шевеля,
Вспоят обильные поля.

Юродивый