Гамаюн — птица вещая

«Рабома» визжит всеми своими сверлами. Летит мельчайшая сизая пыль, и горячие ее крупинки бьют по коже. Конструкторы и разметчики упростили и облегчили труд Марфиньки, однако и самой нельзя теряться. Надо устанавливать в гнездо громоздкие детали, корпуса каких-то хитрых приборов, следить за сверловкой, за подачей охлаждающейся смеси, вовремя включить, побыстрей снять.

Все ее существо напряжено, и она занята только работой, посторонним мыслям нет места. Сосредоточенное выражение не покидает теперь лица девушки, делает ее некрасивее и старше. Шипит, повизгивает «Рабома», хотя ее непрестанно омывает эмульсия, похожая на молоко.

Квасов тоже увлечен работой, несмотря на то, что он давно уже не испытывает ощущений, во власти которых находится Марфинька. Квасов ценит станок и готов наложить по загривку любому новичку, не умеющему обращаться с оборудованием. Станок кормит и поит. С хорошим станком легче жить, меньше забот и простоев. Сейчас отлично идут червяки, и этот заказ никому другому не попадет в руки. Фомин приблизительно прикинул норму: на червяках можно заработать неплохо. То, что накалякали о Жоре в стенгазете, — на это наплевать и забыть. Пусть тешится писучая братия, пусть превозносят его энтузиазм. Отлично ведут себя новые фрезы, их приходится держать под замком, на ящичке — собственные запоры, не подберешься, как к сердцу. Фрезы могут повысить норму, а если придумать приспособление... хотя нельзя сразу раскрывать все секреты. Надо сначала затвердить норму, установить твердые расценки, а потом уже дать выработку. Надо обхитрить администрацию, которая не ест и не спит, соображая, как бы облапошить рабочий класс...

Квасова не обманул его темный инстинкт. В цехе — Наташа, и, как всегда, карандаш ее остро отточен, а хронометр выверен чуть ли не по Пулковскому меридиану.

Наташа выбрала удобное место для наблюдения. В ее руках фанерка, на ней хронометражный лист, на котором заранее расчерчены графы учета инструмента и приспособлений, остановок и задержек, элементов работ и фиксажных точек, числа оборотов и глубины резания, скорости подачи и тому подобные тонкости.

Все заранее продумано для атаки на рабочего. Так, убежденно и все больше накаляясь, думает Жора Квасов. Если дело обстоит иначе, как пытаются его убедить, тогда зачем она подбирается втихую, зачем следит издалека, зачем хитроумничает?

Многое из того, о чем думает Квасов, известно Наташе. Квасов не только «темнит» и путает карты сам, но и держит в руках многих рабочих. Охота ведется не один день и не всегда успешно. Жоре легче ускользнуть, вывернуться: ему известны все омуты и захоронки. Наташа действует почти в открытую. Ее наивная тактика мгновенно разгадывается. Посоветоваться почти не с кем. Фомин сам юлит. Заведующий тарифно-нормировочным бюро подхихикивает; не поймешь, действительно ли ему по душе все эти затеи по снижению себестоимости, если заказы сыплются, как из мешка, и денег не жалеют? Можно бы работать с холодком. А вот не дает покоя Наташе собственная совесть.

Комсомольцы решили снизить себестоимость серийных приборов и не позволять расшатывать нормы при освоении. Наташа обещала собранию, и надо выполнять данное комсомолу слово.

Она почти уверена, что сегодня как бы схватила конец ускользавшей нити. Сверхтвердые сплавы для резцов вдвое, а то и втрое подняли выработку отдельных рабочих. Если оставить прежние нормы и расценки, победа сталеваров не даст ровно ничего, родник уйдет в песок.

Квасов настроен по-боевому. Все лишнее отброшено. Перед ним тайный враг. Он хищно подкрадывается, зажимая в пальцах с розовыми ноготками хронометр; на нем бежит по кругу тонкая стрелка, подстерегающая каждое его движение.

Тонкая стрелка — это стрелка, летящая в него, чтобы убить его стремления и желания. Она может лишить его возможности жить с размахом, может загнать его в узкую норку.

В шуме цеха происходит один из незримых поединков, где сразу и не определишь победителя. Квасов наловчился сражаться. На помощь ему приходят десятилетия опыта, передаваемого от поколения к поколению.

«Темнить» можно по-всякому: лучше всего сбавить обороты и подчинить станок другому ритму. Даже самому неприятно, так бы и залепил себе в ухо. Руки утрачивают ловкость и красоту. Напряжение всего организма падает, как обороты мотора на гнилом токе. Наташа опускает фанерку, смотрит на Жору с сожалением и медленно идет к нему.

Квасов раздраженно выключает станок.

— Что случилось?

— Не пойму, барахлит...

Когда она уходит, он говорит ей вслед тихо, но так, чтобы она слышала:

— В другой раз будете иметь бледный вид. Не обожаю, когда мне мешают. — А потом кричит ей: — Прошу вас, детка! Не откажите крикнуть наладчика!