Гамаюн — птица вещая

— Для кого как, — уклончиво ответила она без прежней мягкости в голосе и чуточку раздраженно. — Я имела в виду только себя. Я знаю товарок, которые сходят с ума от любви... Никто не мешает и вам последовать их примеру. Найдите, полюбите, зачеркните мои предубеждения. Ого, мне пора, прощайте! Выходите первым и побыстрее, чтобы не дразнить соседок по квартире. А я за вами... Подождите меня на улице.

Утренние сумерки рассеивались медленно из-за тумана. За ночь температура снизилась. Лужи подернулись тонким ледком. Последние, еще не опавшие листья потемнели и съежились. Бурлаков спиной почувствовал холод. Прорезиненный плащ, казалось, сразу промерз и больше не грел. Пришлось обмотать шею материнским шарфом и поглубже натянуть кепку.

Аделаида вышла в шубке серого смушка, в меховой шапочке и закрытых ботинках. На ее лице не осталось никаких следов бессонной ночи. Она снова была другой — такою, какой всегда появлялась на людях. С самым решительным видом она попросила не провожать ее до фабрики.

— Вы представляете, какие пойдут сплетни? Утром вдвоем. Нет, попрощаемся здесь.

В армии, в тусклых буднях казармы Николай думал об Аделаиде возвышенно. Вокруг ее имени возник ореол. Самое заветное время — сразу после полуночи, на дневальстве в конюшне, после обхода дежурного по полку. В этот час он писал Аделаиде письма. Столиком служила деревянная лопата, протертая досуха пучком соломы и положенная на колени. Далекая девушка в меховой шубке или с локонами, рассыпавшимися по оголенным плечам, властно входила в этот тесный мирок. Исчезали звучно жующие кони, запахи аммиака и потной шерсти. Забывалось все: и завтрашняя сверхранняя побудка, и пронзительный голос трубы, и истошные крики дневальных, манежная езда и стрелковые занятия, вольтижировка и зубрение уставов...

Вначале Аделаида отвечала ему неаккуратно. На листочке, а то и на четвертушке. Крохи внимания, а лучше сказать — снисхождения. Отвечать ее заставляла пылкость его пространных писем. Потом переписка разладилась, а на третьем году, когда Бурлаков, поддавшись на сатанинские увещевания Арапчи, остался на сверхсрочную службу, Аделаида написала ему совсем короткое письмецо, намекнув о перемене, происшедшей в ее жизни. Продолжать переписку было неудобно.

Теперь Бурлаков шел к ней, готовый к любой неожиданности. Аделаида была замужем, только так можно было понять ее намек. Кто ее муж, Бурлаков, конечно, не знал. Его потянуло к ней, и он не мог справиться со своим желанием. В конце концов будь что будет! Он долго готовился к тому, чтобы появиться перед нею другим человеком — не тем деревенским увальнем, которого она проводила в тот памятный для него октябрьский день. На нем была шинель, перешитая в дивизионной швальне, с обшлагами, достигавшими локтя; раздвоенные концы отворотов изнутри были отделаны синим сукном. Сапоги сделаны на заказ из хрома, тонкой и эластичной кожи, невыразимо ярко сверкающей от ваксы. Обычные деловые шпоры из твердой стали сменены на щегольские, с малиновым звоном колесиков. Он купил их в магазине Военторга и дополнительно отникелировал в мастерской у одного из потомков Хаджи Мурата. Этот потомок великолепно владел искусством закалки боевых клинков и чеканкой по драгоценным металлам.

Вот таким щеголем полкового масштаба должен был предстать Бурлаков.

Не без волнения прикоснулся он к черной пуговке звонка и, нажав два раза, как рекомендовала вывешенная на дверях табличка, услышал дребезжание звонка в самой глубине коммунальной квартиры.

Через две-три минуты пришлось позвонить еще раз. За дверью послышались шаги и чей-то незнакомый женский голос:

— Аделаида, к вам. Два звонка!

— Не понимаю. У Сержа — свой ключ. — Это был голос Аделаиды. — Мог ли он его забыть?

Звякнула цепочка, скрипнули петли. Дверь приоткрылась на длину цепочки, и при мерклом свете лампочки, ввинченной в лестничном пролете у самого потолка, Николай прежде всего увидел ее волосы и настороженные глаза.

— Николай?! Вы? — Аделаида пропустила его в коридор. — Так неожиданно!..

— Прежде всего — здравствуйте! — Она слабо ответила на его рукопожатие. — Я еду домой через Москву и решил заглянуть к вам.

— Проходите, проходите. — Она пожала плечами. — Надо было предупредить, позвонить хотя бы... Вы меня застали в таком виде, врасплох...

— Позвонить? У вас есть телефон? Как в штабе полка? — Он попробовал отделаться шуткой. — Темный армеец! Отстал, отвык...

— Вы только не обижайтесь, Коля, — голос Аделаиды стал мягче. — Вы знаете о моих переменах...

— Если неудобно, я уйду.

— Нет, теперь уже поздно. Придется дождаться Сержа. У нас такие соседки. Им ничего не стоит самым вульгарным образом все истолковать...

Она провела Николая в знакомую ему комнату. Многое в ней изменилось. Со стен исчезли фотографии жокеев в камзолах и призовых рысаков.