Гамаюн. Жизнь Александра Блока.

У царизма уже не хватало сил надолго приостановить рост освободительного движения. Ленин говорил, что не приходится отрицать революционную роль реакционных периодов, и в качестве примера назвал как раз эпоху Александра III. Он сравнил ее с тюрьмой, но он же писал, что «…в России не было эпохи, про которую бы до такой степени можно было сказать: „наступила очередь мысли и разума“»: «Именно в эту эпоху всего интенсивнее работала русская революционная мысль, создав основы социал-демократического миросозерцания».

Не о том же ли говорил на своем языке и Александр Блок, вспоминая, уже после Октября, «эти давние порубежные времена»: «Люди дьявольски беспомощно спали… а новый мир, несмотря на все, неудержимо плыл на нас, превращая годы, пережитые и переживаемые нами, в столетие».

Россия стояла на пороге нового, небывалого, грозного и обнадеживающего.

… в алых струйках за кормами
Уже грядущий день сиял,
И дремлющими вымпелами
Уж ветер утренний играл,
Раскинулась необозримо
Уже кровавая заря,
Грозя Артуром и Цусимой,
Грозя Девятым января…

Здесь кончается все бекетовское, все, что погружало детскую душу в «безмятежный сон», – кончается мирный пролог одного человеческого существования и начинается драматическая жизнь поэта.

ГЛАВА ВТОРАЯ СИНИЙ ПРИЗРАК

Сестры Бекетовы начиная с 1876 года вели своего рода семейную летопись. Купили нарядную тетрадь, назвали ее «Касьян» и в каждый Касьянов день, 29 февраля високосного года, записывали главные события, случившиеся в семье за минувшее четырехлетие. Потом тетрадь запечатывали в конверт, чтобы снова открыть в следующий Касьянов день. Сперва записи вела старшая сестра – Екатерина Андреевна, после ее смерти – младшая, Мария.

Двадцать девятого февраля 1896 года она посвятила несколько строк подраставшему племяннику: «Сашура росту очень большого, но дитя. Увлекается верховой ездой и театром, Жуковским, обожает Шахматове Возмужал, но женщинами не интересуется».

Все верно – и верховая езда, и театр, и Жуковский, и Шахматово. Только вот насчет женщин… Знала бы благонравная старая дева, что произойдет через год с небольшим!..

В мае 1897 года Сашуру, как только он развязался с экзаменами за седьмой класс, увезли за границу – в южную Германию, в курортный городок Бад Наугейм. Вместе с теткой Марьей он сопровождал мать, которая отправилась в Наугейм лечить сердце.

Это было живописное, уютное местечко в Гессен-Нассау, неподалеку от Франкфурта-на-Майне, окруженное невысокими горами, поросшими чистеньким, аккуратным лесом. Курорт был популярен, – в девяностые годы здесь собиралось в летние месяцы до десяти тысяч приезжих.

Здоровому мальчику среди праздной курортной публики было скучно. Он лениво слонялся по парку с его «шпруделями», по берегам пруда, где скользили лебеди, читал Достоевского, по вечерам с матерью и теткой чинно слушал в курзале музыку среди тонных дам с кружевными зонтиками и лощеных господ в тугих воротничках.

От всей этой скучищи «безнадежно белого курорта в стиле модерн» его тянуло за околицу, где высились набитые хворостом градирни с размеренно и тяжело капавшей в деревянные лотки жидкой солью, и дальше – в поля, где густо колосилась рожь, а за нею – в отдалении – вставали серые, ноздреватые стены старинного городка и башни рыцарского замка. Когда он шел через поле по тропе, пробитой среди спутанных колосьев ржи, ему казалось, что он у себя в Шахматове… А в городке – тесные закоулки, осевшие тротуарные плиты, гофмановские домики, где, мерещилось, обитают «бритые сказочные тайные советники», и всюду – душно пахнущие розы, дуновение средневековой легенды, романтика…

Между тем встретились знакомые по Петербургу, появились и новые. Благоуханный воздух и дешевизна жизни привлекали в Наугейм многих русских. Начались кое-какие развлечения, впрочем тоже нудные, в духе времени.

Тогда в моде были полушуточные «опросы» и «признания»: что ты любишь, кем бы хотел быть… Тетка Марья сберегла печатный бланк с такого рода вопросами, который Сашура заполнил четким, уже тогда каменным, почерком.

Это «признания» мальчика, которому страшно хотелось казаться взрослым. «Главная черта моего характера» – нерешительность; «мое любимое качество» – ум и хитрость; «мой идеал счастья» – непостоянство; «что было бы для меня величайшим несчастьем» – однообразие во всем; «какую реформу я всего более ценю» – отмену телесных наказаний; «каким природным свойством я хотел бы обладать» – силой воли… Попутно выясняется, что жить он хотел бы в Шахматове, среди собак и лошадей, что любимые его поэты и писатели – Шекспир, Пушкин, Гоголь и Жуковский, а любимые литературные герои – Гамлет, Тарас Бульба и Наташа Ростова, что из еды и питья он предпочитает всему остальному мороженое и пиво и что вообще он хотел бы быть артистом императорских театров и умереть на сцене от разрыва сердца.