Гамаюн. Жизнь Александра Блока.

Я шел во тьме к заботам и веселью,
Вверху сверкал незримый мир духов.
За думой вслед лилися трель за трелью
Напевы звонкие пернатых соловьев.
«Зачем дитя Ты?» – мысли повторяли…
«Зачем дитя?» – мне вторил соловей…
Когда в безмолвной, мрачной, темной зале
Предстала тень Офелии моей.
И, бедный Гамлет, я был очарован,
Я ждал желанный сладостный ответ…
Ответ немел… и я, в душе взволнован,
Спросил: «Офелия, честна ты или нет!?!?..»
И вдруг звезда полночная упала,
И ум опять ужалила змея…
Я шел во тьме, и эхо повторяло:
«Зачем дитя Ты, дивная моя?!!?..»

Так завязался тугой узел на всю жизнь, и ни распутать, ни разрубить его не было суждено.

Тема Гамлета и Офелии прошла через юношескую лирику Блока, образовав в ней нечто вроде цельного цикла, за которым стояли реальные, жизненно-биографические события и обстоятельства.

Спустя много лет эта тема откликнулась еще раз, вобрав в себя всю тоску, страданья и самый ад двух трудно прожитых жизней, о чем ни Гамлет, ни Офелия в 1898 году не могли даже и подозревать и с чем читателю предстоит познакомиться.

Я – Гамлет. Холодеет кровь,
Когда плетет коварство сети,
И в сердце первая любовь
Жива – к единственной на свете.

Тебя, Офелию мою,
Увел далеко жизни холод.
И гибну, принц, в родном краю
Клинком отравленным заколот.

… Лето кончилось. Кроме «Гамлета» успели показать сцены из «Горя от ума» (он – Чацкий, она – Софья).

По возвращении в Петербург встречались уже реже – в громадной казенной квартире Менделеевых в Палате Мер и Весов на Забалканском проспекте. Она доучивалась в гимназии. Он был погружен в дела университетские и театральные. В декабре они вместе с mademoiselle были на вечере в честь Льва Толстого. По стихам, написанным по этому поводу, видно, какой характер приняли отношения: он – весь порыв и ожидание, она – холодна и недоверчива.

В толпе, родной по вдохновенью,
В тумане, наполнявшем зал,
Средь блеска славы, средь волненья
Я роковой минуты ждал.

Но прежним холодом могилы
Дышали мне Твои уста.
Как прежде, гибли жизни силы,
Любовь, надежда и мечта.

И мне хотелось блеском славы
Зажечь любовь в Тебе на миг,
Как этот старец величавый
Себя кумиром здесь воздвиг!..

В первоначальной, более пространной, редакции этого стихотворения сказано еще: «Я ждал лишь взгляда…» Если бы Л.Д.М. знала эти стихи, может быть, она и бросила бы ответный взгляд. Но с ее же слов известно, что в ту пору она «стала от Блока отчуждаться, считая унизительной свою влюбленность в „холодного фата“».

«Лето 1899 года проходило почти так же, как лето 1898 года, с внешней стороны, но не повторялась напряженная атмосфера первого лета и его первой влюбленности».

По всей России отмечали столетие со дня рождения Пушкина. Боблово тоже откликнулось – играли сиены из «Бориса Годунова», «Скупого рыцаря» и «Каменного гостя».

Следующим летом спектакли уже увядали. Блок к театру охладевал. Он только репетировал роль Мизгиря в «Снегурочке» Островского (спектакль не состоялся) да участвовал в глупейшем водевиле «Художник-мазилка».

Он все острей чувствует «суровость Любови Дмитриевны». В стихах тема Офелии начинает звучать как грустное воспоминание о чем-то прекрасном и безвозвратно утраченном.

Прошедших дней немеркнущим сияньем
Душа, как прежде, вся озарена.
Но осень ранняя, задумчиво грустна.
Овеяла меня тоскующим дыханьем.
Близка разлука. Ночь темна.
А все звучит вдали, как в те младые дни:
Мои грехи в твоих святых молитвах,
Офелия, о нимфа, помяни,
И полнится душа тревожно и напрасно
Воспоминаньем дальным и прекрасным.

И осенью, вернувшись в Петербург, он перестал бывать у Менделеевых, «полагая, что это знакомство прекратилось». Л.Д.М., если верить ей, отнеслась к этому безразлично.