Гамбара

— Маэстро, — проговорил Андреа, улыбаясь, — позвольте возразить вам. Глюк, прежде чем взяться за перо, долго размышлял. Он рассчитывал все возможности и составлял план, который позднее мог под влиянием вдохновения быть изменен в подробностях, но никогда не позволял композитору сбиться с пути. Вот почему у него такая энергичная акцентировка, такая трепещущая жизнью декламация. Я согласен с вами, что в опере Мейербера чувствуются большие познания автора, но познания становятся недостатком, когда они не окрылены вдохновением; и, думается мне, в этом произведении уж очень заметен тяжкий труд тонкого ума, который извлекал свою музыку из огромного количества мотивов, взятых из не имевших успеха или позабытых опер, и, заимствуя оттуда мелодии, расширял их, изменял или сгущал. Но с ним случилось то, что происходит со всеми сочинителями по чужим образцам, — он злоупотребляет красотами. Сей искусный собиратель гроздьев в музыкальных виноградниках слишком щедро расточает диссонансы, и они так часто царапают слух, что притупляют его, делают привычными те сильные эффекты, которые композитор должен применять бережно, — лишь когда того требует ситуация и когда они производят наибольшее впечатление. А эти назойливо повторяющиеся энгармоничные переходы, это злоупотребление плагальными каденциями в значительной мере лишают музыку благоговейной торжественности. Я прекрасно понимаю, что у каждого композитора есть свои излюбленные приемы, к которым он обращается невольно, но ведь нужно следить за собою и избегать этого недостатка. Картина, написанная исключительно в голубых и красных тонах, была бы далека от правды и утомила бы зрение. Вот так же и с увертюрой «Роберта»: ритм ее почти не меняется, и это придает однообразие всей опере. Что же касается эффекта, производимого рупорами, о котором вы говорите, то этот прием давно известен в Германии, и то, что Мейербер выдает за новшество, постоянно употреблял Моцарт, — именно таким образом у него в «Дон-Жуане» поет хор дьяволов!

Прибегнув к новым возлияниям, Андреа попытался своими нарочитыми противоречиями привести композитора к правильному пониманию музыки и доказать, что его подлинная миссия в сем мире состоит вовсе не в полном преобразовании самых основ искусства, ибо это никому не под силу, а в поисках новых форм выражения своей мысли, которые дает поэзия.

— Вы ничего не поняли, дорогой граф, в этой огромной музыкальной драме, — пренебрежительно сказал Гамбара. Подойдя к фортепьяно Андреа, он пробежал пальцами по клавишам, прислушался к звукам, затем сел на табурет и задумался, как будто собираясь с мыслями. — Прежде всего не забывайте, — сказал он, — что я человек понимающий. Мой слух сразу различил ту работу, о которой вы говорите, — работу ювелира, делающего оправу для драгоценных камней. Да, эта музыка подобрана с любовью, но самоцветы найдены в сокровищнице богатого, плодотворного воображения, где наука собрала идеи и извлекла из них музыкальную сущность. Я сейчас объясню вам, что это за работа.

Он встал и вынес в соседнюю комнату свечи, и прежде чем опять сесть за фортепьяно, выпил полный бокал жиро — сардинского вина, в котором таится столько же огня, сколько зажигают его старые токайские вина.