Гамбит

— Я не старалась слушать, — сказала она. — Я хотела спуститься, но мистер Вульф сказал мне, что не нужно. Конечно, его голос был слышен. Что он говорил?

— Он психолог. Он говорит, что у вас бывают заскоки. Что часто происходит одно из двух: либо мать ревнует к дочери, либо дочь к матери, а дочь, ревнующая к матери, может вообразить что угодно. Он хочет повидать вас перед уходом, может быть, для того, чтобы исправить пару заскоков, и если вы хотите…

— Что он говорит о Дэне Комусе?

— Что ваши высказывания о Комусе — полная ерунда. Вы можете даже…

Она двинулась вперед. Мне пришлось посторониться, иначе она сбила бы меня. Когда мы вошли в кабинет, Фэрроу повернулся на стуле, встал и, видимо, собирался поцеловать ее, но остановился, увидев выражение ее лица. Он начал:

— Послушай, Салли, — но она остановила его.

— И ты тоже, — сказала она с бешенством, которого я от нее не ожидал. — Тебе это тоже по душе, не правда ли? Ты думаешь, что она все получит, будет всем владеть, а тебе позволит командовать. Ты так считаешь, но ошибаешься. Ты всегда ошибаешься. Она предоставит руководство ему: вот за чем он охотится, кроме нее. Ты просто болван, полный болван и всегда им был.

Она повернулась и пошла наружу. Фэрроу стоял и таращил глаза на ее спину, потом повернулся к Вульфу, развел руками и потряс головой.

— Господи боже, — сказал он, — приехали. Назвать меня болваном! Что я вам говорил? Назвать меня болваном!

Глава 8

За обедом, а потом за кофе Вульф продолжал свои рассуждения о Вольтере, начатые за ленчем. Главная проблема состояла в том, можно ли называть человека великим за умение владеть пером, даже если он подхалим, приспособленец, фальшивомонетчик или интеллектуальный хлыщ. За ленчем Вольтер был оправдан во всем, за исключением подхалимажа. Как можно назвать великим человека, который искал благосклонности герцогов и герцогинь, а также Ришелье и Фридриха Прусского? Но в кабинете за кофе Вольтер был осужден. В конце концов дело решило то, о чем речь совсем не шла за ленчем: у Вольтера не было вкуса и был очень плохой аппетит. Он был равнодушен к еде, он даже мог есть всего раз в день и почти ничего не пил. Всю жизнь он был очень худ, а в последние свои годы он превратился в настоящий скелет. Абсурдно называть его великим человеком, строго говоря, он вообще не был человеком, потому что он был лишен вкуса, а желудок его высох. Он был замечательным механизмом по плетению словес, но не человеком, не говоря уже о том, что не великим.

Я не могу это передать. Я должен либо дословно излагать застольные речи Вульфа — и вы будете или наслаждаться ими, или отвергать их — либо вовсе не упоминать о них. Обычно я этого и не делаю, но в этот вечер я подозревал, что они имеют особое значение. Докладывая ему о моем визите к Блаунтам, я конечно вставил и описание внешности Комуса: кожа да кости. Я подозревал, что именно поэтому Вульф ополчился на Вольтера. Не так сильна была связь, но она существовала, и это показывало, что даже за едой он не может отключиться от своих мыслей. Так я думал, и если был прав, то ничего хорошего в этом не было. Такого никогда не случалось раньше. Значит, он боялся, что рано или поздно ему придется проглотить нечто очень неприятное и для вкуса и для желудка — допущение, что Мэтью Блаунт не виновен.

Кофе еще не был убран, а он все еще занимался Вольтером, когда за несколько минут до девяти тридцати явился Чарлз У. Йеркс. Еще одним симптомом плохого состояния духа Вульфа был тот факт, что когда в дверь позвонили и Салли спросила, уйти ли ей, он чуть поднял плечи и сказал:

— Как хотите.

Это было совсем не в его духе, и когда я пошел встречать посетителя, то вынужден был следить за своим лицом, чтоб не возникло впечатление, что мы нуждаемся в сочувствии.

Салли встретила Йеркса в дверях кабинета. Он обеими руками взял ее руку, бормоча что-то, похлопал по руке, выпустил ее и, входя бросил взгляд направо и налево. Когда я знакомил Вульфа и Йеркса, они поклонились друг другу, и Йеркс ждал, пока Салли сядет в одно из желтых кресел, которое я придвинул ей, предоставив ему красное кожаное. Усевшись, он сказал ей:

— Я пришел, потому что обещал. Салли, но я немного смущен. После вашего звонка, я позвонил вашей матери и, по-видимому, тут… недоразумение. Она, кажется, считает, что вы делаете ошибку.

Салли кивнула.

— А она не сказала вам, почему я здесь?

— Очень неопределенно. Может быть, вы мне скажете, и тогда я буду знать, почему я здесь.

Он улыбнулся ей дружески, но с желанием понять. Уклончиво, а почему бы и нет? Вице-президент банка с капиталом в миллиард долларов, который, пусть случайно, оказался причастным к делу об убийстве, занимающему первые страницы газет, вряд ли стремится увязнуть в этом еще глубже, если есть возможность избежать этого. Кроме того, он хороший шахматист.

— Я не считаю, что делаю ошибку, — сказала Салли. — Причина, по которой я здесь… потому что я… — Она не договорила, повернула голову ко мне, потом взглянула на Вульфа. — Вы не объясните, мистер Вульф?

Вульф откинулся назад, устремив глаза на Йеркса.